Мы играли в Бостоне, когда я услышала, что в Голливуде во время церемонии присуждения «Оскара» специальный приз будет вручен Жану Ренуару. Жан в тот момент был болен и находился дома, в Беверли-Хиллз. Он сказал, что сам не в состоянии принять награду, а вот я могла бы получить ее для него. За наши гастроли отвечал Артур Кантор, но он был так тронут просьбой Жана, что аннулировал несколько спектаклей, и мы втроем: Ларс, Артур Кантор и я —отправились в Голливуд. При вручении «Оскара» я произнесла небольшую речь, а поскольку церемония транслировалась по телевидению, Жан мог услышать и увидеть ее, не выходя из дома. В своем выступлении я сказала, что все фильмы Ренуара отличают присущие ему индивидуальность, поэтичность и тонкий лиризм, что главным содержанием его картин является его собственная любовь к людям, как бы ни проявлялась их сущность: от благородства до безумия. А затем, держа в руках награду, я обратилась прямо к телекамере и добавила: «В благодарность за все, чему ты научил молодых деятелей кино и зрителей всего мира, я говорю тебе от их имени: «Спасибо, мы тебя любим, Жан»».
Все зааплодировали, и я села. Мне в голову не могло прийти, что я тоже получу какую-то награду, хоть я и знала, что среди соискателей выдвинута моя шведская миссионерша в «Убийстве в Восточном экспрессе». Но представляли меня к «Оскару» за различные роли пять раз, а получила я его дважды — за «Газовый свет» и за «Анастасию». Такого успеха вполне достаточно для кого бы то ни было. А тут речь шла о крошечной роли. У меня был всего один эпизод, где я разъясняю, чем занимается миссионерша: как она заботится о маленьких детях и прочее. Правда, Сидней Люмет не отводил от меня камеру на протяжении всей этой сцены.
В фильме Трюффо «Американская ночь» великолепно сыграла Валентина Кортезе. И я просто уверена была, что наградят ее. И вдруг слышу: «За лучшую второстепенную роль премия присуждается Ингрид Бергман, фильм «Убийство в Восточном экспрессе»».
Я вылетела на сцену и сказала первое, что пришло в голову: «Это несправедливо. Эту премию нужно присудить Валентине Кортезе. Она ее заслужила». Конечно, не следовало говорить подобные вещи представителям киноиндустрии, которые с полным правом сами решают, кто именно достоин награды. Повсюду засверкали блицы, камеры нацелились на Валентину, а она встала со своего места и послала мне воздушный поцелуй. Все зааплодировали.
Остаток вечера Валентина провела со мной. Нас вместе фотографировали. Я и вправду была расстроена тем, что ей не дали премию, ведь она ее заслужила. Позже я поняла, что действовала, как всегда, слишком импульсивно. На эту награду параллельно были выдвинуты еще три актрисы, и они играли тоже очень хорошо. Естественно, каждая из них могла обидеться на то, что я упомянула только Валентину Кортезе. Уж лучше бы я совсем не открывала рот.
Ларс находился рядом со мной и на этом торжестве, и на нескольких других встречах. Но брак наш существовал только номинально. В действительности же ничего не изменилось. Мне и самой хотелось положить конец нашему супружеству. Мы начали бракоразводный процесс. Горечи по этому поводу я не испытывала.
Мы получили развод. Но держали эту новость в полной тайне. Даже мои друзья еще долго ничего об этом не знали.
Я хотела официально оформить развод, потому что всегда предпочитала ясность в отношениях. Ларс мечтал о ребенке, и меньше всего меня прельщала мысль, что когда-нибудь этот ребенок сможет обвинить меня в том, что я не отпускала его отца. Первый сын Ларса погиб при трагических обстоятельствах, а я, когда мы поженились, была уже слишком стара, чтобы родить ему ребенка. Он предлагал мне усыновить малыша, но у меня своих было четверо. И забот с ними вполне хватало. Конечно, с моей стороны это тоже было эгоистично.
И вот теперь мой брак завершился. Но оставалась работа.
Вспоминает Марти Стивенс:
«Представьте: на сцене Кеннеди-центра ставят камерную, интимную пьесу, действие которой ограничивается рамками гостиной. Зал так огромен, что из задних рядов без бинокля сцену просто не увидишь.
Театр был полон лишь потому, что в «Преданной жене» играла Ингрид.