Моя жизнь

Гуджарат. В то время адвокат Индулал Яджник сотрудничал с Собани и Банкером.

Он редактировал ежемесячник "Навадживан", издававшийся на гуджарати и

финансировавшийся вышеупомянутыми друзьями. Он предоставил ежемесячник в мое

распоряжение. Позднее ежемесячник был превращен в еженедельник.

Тем временем с "Бомбей кроникл" сняли запрет. "Янг Индиа" снова стала

выходить раз в неделю. Выпускать два еженедельника в разных местах было для

меня крайне неудобно, не говоря уже о том, что это требовало больших

расходов. "Навадживан" выходил в Ахмадабаде, и по моему предложению издание

"Янг Индиа" также перевели в этот город.

На это были и другие причины. По опыту работы в "Индиан опиньон" я знал, что подобные газеты нуждаются в собственных типографиях. Законы о печати

были в то время в Индии таковы, что типографии, которые, разумеется, представляли собой коммерческие предприятия, не решились бы печатать мои

статьи, если бы я высказывал свои мысли открыто. Необходимость иметь

собственную типографию становилась все более настоятельной, а так как

осуществить это можно было только в Ахмадабаде, то издание "Янг Индиа"

следовало перенести также в этот город.

Через эти газеты я принялся за воспитание населения в духе сатьяграхи. Оба

органа получили широкое распространение, и одно время тираж каждого из них

достигал сорока тысяч, с той лишь разницей, что тираж "Навадживан"

увеличивался быстро, а тираж "Янг Индиа" рос весьма медленно. Однако после

моего ареста тираж обеих газет стал падать, а в настоящий момент он ниже

восьми тысяч.

С первого дня работы в этих органах я отказался от приема объявлений. Не

думаю, чтобы мы от этого пострадали. Наоборот, по-моему, это в немалой

степени помогло нам сохранить независимость наших газет.

Замечу кстати, что работа в газетах помогла мне до некоторой степени

сохранить душевное равновесие. Хотя практически гражданское неповиновение не

стояло на очереди, органы печати дали мне возможность свободно высказывать

свою точку зрения и поддерживать народ морально. Поэтому я считаю, что в час

испытания оба издания сослужили народу хорошую службу и внесли свою скромную

лепту для облегчения военного положения.

XXXV. В ПЕНДЖАБЕ

Сэр Майкл 0'Двайер возлагал на меня ответственность события в Пенджабе, а

некоторые из разгневанных молодых пенджабцев и за объявление военного

положения. Они утверждали, что, не приостанови я кампанию гражданского

неповиновения, избиения в Джалианвала Багхе не произошло бы. Некоторые из

пенджабцев дошли до того, что грозили убить меня, если я появлюсь в

Пенджабе.

Но я считал, что моя позиция верна и бесспорна и всякий разумный человек

это поймет.

Я рвался в Пенджаб. Мне не приходилось там бывать да и хотелось самому

удостовериться во всем происшедшем. Д-р Сатьяпал, д-р Китчлу и пандит

Рамбхадж Датт Чоудхари, приглашавшие меня в Пенджаб, были в тот момент в

заключении. Но я был уверен, что правительство не осмелится долго держать в

заключении ни их, ни других арестованных. Когда я бывал в Бомбее, многие

пенджабцы навещали меня. Я подбадривал их, и моя уверенность передавалась и

им.

Между тем, поездка все откладывалась. Всякий раз, когда я обращался к

вице-королю за разрешением, он отвечал: "Не теперь".

Тем временем была учреждена комиссия Хантера для расследования действий

пенджабского правительства в период военного положения. М-р К. Ф. Эндрюс

поехал в Пенджаб и писал мне оттуда душераздирающие письма, из которых я

убедился, что зверства, совершенные при военном положении, далеко превзошли

то, о чем сообщалось в прессе. Эндрюс настаивал, чтобы я приехал к нему как

можно скорее. Малавияджи также просил приехать в Пенджаб немедленно. Я еще

раз телеграфировал вице-королю, запрашивая, могу ли теперь отправиться в

Пенджаб. Он ответил, что мне разрешат поехать туда через некоторое время.

Точной даты теперь не помню, но, кажется, это было 17 октября.

Никогда не забуду своего приезда в Лахор. Вокзал был битком набит людьми.

Население города, полное страстного нетерпения, высыпало на улицу, как будто

встречало дорогого родственника после долгой разлуки. Толпа безумствовала от

радости. Меня привели в бунгало покойного ныне пандита Рамбхаджа Датта.

Обязанности занимать и обслуживать меня были возложены на шримати Сарала

Деви. Тяжелые это было обязанности, потому что дом, где я жил, превратился в

настоящий караван-сарай.

Из-за ареста главных лидеров Пенджаба их место заняли пандиты Малавияджи и

Мотилалджи, а также ныне покойный свами Шраддхананджи. Малавияджи и

Шраддхананджи я хорошо знал и прежде, но с Мотилалджи близко познакомился

здесь. Все они, равно как и местные руководители, не попавшие в тюрьму, тепло встретили меня; я ни разу не почувствовал себя чужим среди них.

Мы единогласно решили не давать никаких показаний комиссии Хантера. О

мотивах такого решения в свое время писалось в газетах, и они не требуют

разъяснения. Достаточно сказать, что и теперь, много времени спустя, я

считаю наше решение бойкотировать комиссию совершенно правильным и уместным.

Логическим следствием бойкота комиссии Хантера было решение создать