Моя жизнь

Подъезжаем мы к Москве. Я – инвалид, Леня полон сил. Перед ним открылось широкое поле деятельности, и еще двадцать два года он работал в полную силу с большой отдачей и великим удовольствием. Как только мы подъехали к Москве, в купе к нам ворвался Леня-сын: «Папа, ты реабилитирован!» Итак, через семнадцать лет мы подъехали к Москве. Встречали нас радостные лица всех Флоренских, Леня с женой Зиной, которую мы видели в первый раз. Из Гинцбургов были только брат Лени Борис Яковлевич с дочерью Аней, его жена Эстер не хотела нас встречать. Вообще, это семейство долго еще враждебно относилось к нам, причина нам была неизвестна. Да и столько свалилось забот и дел, что было не до выяснения отношений. Приехали мы на бывшую «свою» квартиру. Квартира (забыла адрес, кажется Зубовский бульвар, д. 16–20, кв. 16) состояла из трех комнат. Самая большая комната была занята сотрудником НКВД. За эти семнадцать лет сотрудник бросил свою жену с двумя детьми, сам ушел, а жена осталась. Работала посудомойкой в столовой, дети родились и выросли в этой квартире, им было пятнадцать и шестнадцать лет. Во второй комнате жили старики из Уфы, с которыми поменялась наша дочь Олечка. В третьей комнате жил сын с женой, внуком Сашкой, которому было около двух лет. Была еще четвертая закута «для прислуги», пять метров. Вот тут-то сын нам устроил пристанище: два дивана, среди которых можно было только протиснуться. Мы были ему очень благодарны. Надо было завоевывать себе жизненное пространство. Без нас ряды людей сомкнулись, и нам нужно было «воевать» за все. Крыша над головой была. На Леню свалилось невероятное количество даже не забот – слова подходящего трудно найти. Он должен был выдержать много «боев» в обстановке, от которой он за семнадцать лет отвык. Да и жизнь изменилась. Первое – Старая площадь – восстановление в партии; далее – получение жилья, получение денег за конфискованное имущество, устройство на работу, «отсуживание» дачи. Все это на Леню свалилось сразу. После нашего ареста семнадцать лет тому назад волны людские сомкнулись, и возвращать свое место можно было, только втиснувшись и кого-то оттиснув. Поэтому Лене пришлось встретить много недружелюбия и даже враждебности, а в основном настороженности. Так как семнадцать лет считали «врагом народа», и сразу перестроиться – что это не «враг народа», а нормальный человек. Еще много времени, а в некоторых случаях и до смерти над реабилитированным висело как облако – «не наш человек». Это было сказано о Лене уже году в 75‐м одним из партийных деятелей. Леня решил добиваться и вернуть «все как было». Это стоило больших трудов и энергии. В общем, битва за жизнь продолжалась.

О жилплощади Леня обратился в исполком. Там сказали: «У вас есть площадь. Выселяйте тех, кто ее занял». – «Но ведь не на улицу же выселять?» – «Подавайте в суд». Леня подал в суд. Суд и заседатели были всей душой на стороне Лени. На суде был представитель НКВД (или МВД), который сказал, что года через два будет строиться у них дом для сотрудников и тогда ей дадут там квартиру. Женщина же эта, которую выселяли, ее звали Дора, заявила, что она двадцать лет «в органах сексотом» и поэтому ее не имеют права выселять. Суд постановил выселить, а министерству – предоставить площадь. Представители министерства все еще думали, что на них управы нет и решение суда для них не обязательно. Судья же Лене потом сказал: «Какими хотите путями найдите у них свободную площадь, а мы наложим на нее арест».