Моя жизнь

Кит Ашби был сыном врача из Далласа. В то время, когда я работал на сенатора Фулбрайта, Кит состоял в штате сенатора Генри «Скупа» Джексона от штата Вашингтон, который, как и Линдон Джонсон, пользовался славой либерала в вопросах внутренней политики и «ястреба» в отношении Вьетнама. Кит разделял его взгляды, и мы частенько спорили с ним по этому поводу. Джим Мур вырос в семье военнослужащего и превосходил нас по всем статьям. Он хорошо знал историю и был настоящим интеллектуалом. В отношении Вьетнама Джим занимал позицию, которая представляла собой нечто среднее между моей точкой зрения и мнением Кита. За то лето и последующий учебный год я по-настоящему сдружился с обоими. После Джорджтауна Кит записался в Корпус морской пехоты, а потом стал международным банкиром. Став президентом, я назначил его послом в Уругвае. Джим Мур, последовав примеру своего отца, пошел служить в армию, а позднее сделал очень успешную карьеру на поприще управления инвестициями пенсионного фонда Арканзаса. Когда в 1980-х многие штаты столкнулись с трудностями при решении этого вопроса, я не раз пользовался его бесплатными рекомендациями по поводу того, как нам следует поступить.

Мы чудесно провели то лето. 24 июня мне удалось послушать в Конститьюшн-холл самого Рэя Чарльза. Меня сопровождала Карлин Джанн, потрясающая девушка, с которой я познакомился на одной из бесчисленных смешанных вечеринок, устраиваемых местными женскими школами для парней из Джорджтауна. Она была очень высокой блондинкой с длинными волосами. Мы сидели в одном из последних рядов балкона, где практически не было белых. Я обожал Рэя Чарльза с того момента, как услышал чудесную строку из песни «Что мне сказать»: «Скажи своей матери, скажи своему отцу, что я отправляю тебя назад в Арканзас». К концу концерта вся публика уже танцевала в проходах. Тем вечером, когда мне удалось добраться до Потомак-авеню, я был так взволнован, что не мог уснуть, а в пять утра не выдержал и устроил себе трехмильную пробежку. Корешок билета на тот концерт я носил с собой в бумажнике на протяжении десяти лет.

В Конститьюшн-холл все сильно изменилось с 1930-х годов, когда распоряжающаяся им организация «Дочери американской революции» отказала в праве петь там великой Мариан Андерсон на том основании, что та чернокожая. Однако негритянская молодежь хотела намного большего, чем доступ в концертные залы. Нарастающее недовольство бедностью, непрекращающейся дискриминацией, актами насилия в отношении активистов движения в защиту гражданских прав и отправкой на вьетнамскую бойню непропорционально большого числа чернокожих вызвало новый всплеск агрессивности, особенно в городах, где Мартин Лютер Кинг-младший боролся за сердца и умы чернокожих американцев с еще более воинственным движением под лозунгом «Власть черным!»

В середине 60-х расовые волнения разного размаха прокатились по северным негритянским гетто. До 1964 года Малколм Икс, лидер чернокожих мусульман, отказывался от объединения усилий по борьбе с бедностью и другими проблемами в городах и предрекал «такое расовое насилие, какого белые американцы еще не видели».

Летом 1967 года, как раз в то время, когда я наслаждался Вашингтоном, в Ньюарке и Детройте произошли серьезные беспорядки. К концу лета расовые волнения были отмечены уже более чем в 160 городах. Президент Джонсон создал Национальную консультативную комиссию по гражданским беспорядкам под председательством Отто Кернера, губернатора штата Иллинойс, которая пришла к заключению, что причиной массовых волнений стали расизм и жестокость полицейских, а также отсутствие у чернокожих перспектив в сфере экономики и образования. Ее зловещий вывод был представлен в виде получившей известность формулировки: «Наша страна поделена на два общества — черных и белых, разделенных, но не равных».

В Вашингтоне же в то сложное лето было довольно спокойно, однако и мы слегка ощутили, что собой представляет движение «Власть черным!», когда на протяжении нескольких недель каждую ночь чернокожие активисты оккупировали Дюпон-серкл неподалеку от Белого дома на пересечении Коннектикут-авеню и Массачусетс-авеню. Один из моих друзей водил с ними знакомство и однажды взял меня с собой, чтобы послушать, о чем там говорят. Они оказались дерзкими, яростными, иногда непоследовательными, но вовсе не глупыми, и хотя я не принимал их методов борьбы, проблемы, ставшие причиной недовольства, были совершенно реальными.