Моя жизнь

В конце моего президентства я выбрал несколько особенных мест для того, чтобы выступить перед американским народом со словами прощания и благодарности. Одним из них был Чикаго — город, где родилась Хиллари; где в 1992 году в День Святого Патрика я практически обеспечил себе выдвижение кандидатом в президенты от демократической партии; где живут многие из моих наиболее активных сторонников и где была доказана эффективность большинства моих важнейших внутриполитических инициатив в области борьбы с преступностью, социального обеспечения и образования и, конечно же, куда после войны поехали жить мои родители. Я частенько в шутку говорил Хиллари, что, если бы мой отец не погиб на этом залитом дождем шоссе в Миссури, я вырос бы в нескольких милях от нее и мы, вероятно, никогда бы не встретились. Мое последнее выступление состоялось в отеле «Палмер-хаус», где была сделана единственная оставшаяся у меня фотография обоих моих родителей; их сфотографировали перед самым возвращением мамы в Хоуп в 1946 году. После речи и прощальных слов я вышел в небольшую комнату, где встретился с женщиной по имени Мэри Этта Рис и двумя ее дочерьми. Она рассказала мне, что росла и училась в школе вместе с моей матерью, а потом уехала на север, в Индиану, где начала работать на предприятии оборонной промышленности, да так там и осталась: вышла замуж и растила детей. Тогда же я получил от нее бесценный подарок — письмо, которое моя двадцатитрехлетняя мать прислала ей, своей подруге, в день ее рождения, через три недели после гибели моего отца, то есть более пятидесяти четырех лет назад. В этом письме проявился весь мамин характер. Своим красивым почерком она писала о своем горе и о решимости продолжать жить несмотря ни на что: «В тот момент это казалось почти невероятным, но ведь я на седьмом месяце беременности, и мысль о нашем ребенке поддерживает во мне жизнь и открывает передо мной весь мир».

Моя мать оставила мне обручальное кольцо, которое подарила отцу, несколько трогательных историй и уверенность в том, что она любила меня и за него тоже.

Мой отец оставил во мне чувство, что я должен жить за двоих и что, если мне это удастся, я тем самым смогу восполнить ту жизнь, которую должен был прожить он. А память об отце вызывала во мне ощущение собственной бренности, причем оно появилось у меня гораздо раньше, чем это бывает у других. Сознание того, что и я тоже могу умереть молодым, заставляло меня стараться максимально полно проживать каждое мгновение жизни и достойно справляться с каждым новым испытанием. Я всегда торопился, даже если не был уверен, куда именно нужно идти.

ГЛАВА 2

Я родился в день рождения моего деда, за пару недель до срока, с солидным весом в шесть фунтов и семь унций при росте двадцать один дюйм. Из роддома мать привезла меня в дом своих родителей на Харви-стрит в городке под названием Хоуп, где мне предстояло провести следующие четыре года. Этот старый дом казался мне тогда огромным и таинственным, и я до сих пор храню воспоминания о нем. Жители Хоупа собрали средства, чтобы отреставрировать этот дом и заполнить его старинными картинами, памятными вещами и мебелью того времени. Они называют его «местом рождения Клинтона». С ним связаны мои первые жизненные впечатления: запахи деревенской еды; первое представление о маслобойках, мороженицах, стиральных досках и бельевых веревках; мои детские книжки из серии «Дик и Джейн», мои первые игрушки, в том числе простая цепочка, которая была для меня самой большой ценностью; чужие голоса, говорившие по нашему «спаренному» телефону; мои первые друзья и работа, которую выполняли мои бабуля и дедуля.

Примерно через год моя мать решила, что ей нужно вернуться в Новый Орлеан и снова поступить в благотворительную больницу «Черити хоспитал», где она до этого училась. Она хотела завершить образование и стать медсестрой-анестезиологом. В прежние времена врачи сами занимались анестезией, так что эта относительно новая специальность пользовалась неплохим спросом. Такая работа должна была повысить мамин престиж и наши семейные доходы. Однако это решение, должно быть, далось ей нелегко, поскольку означало расставание со мной. С другой стороны, послевоенный Новый Орлеан представлял собой потрясающее место, где было полно молодежи, музыки в стиле «диксиленд» и обалденных заведений вроде клуба «Май-о-май», где мужчины, переодетые в женские платья, танцевали и пели, подражая прекрасным дамам. Мне думается, это было не самое плохое место, где красивая молодая вдова могла бы пережить свою утрату.