Моя жизнь

Второго сына моего отца, как выяснилось, звали Леон Риценталер, и до выхода на пенсию он был владельцем компании по обслуживанию зданий на севере Калифорнии. В статье он утверждал, что писал мне во время предвыборной кампании 1992 года, но ответа не получил. Я не помню, чтобы мне сообщали о его письме, но, учитывая огромное число чернильных стрел, от которых мы тогда едва успевали увертываться, вполне возможно, что мои сотрудники просто не стали мне его передавать. А может быть, оно затерялось в грудах писем, которые мы тогда получали. Так или иначе, прочитав о нем, я связался с Леоном и позже встретился с ним и его женой Джуди во время одной из поездок в северную Калифорнию. Наша встреча была очень теплой, и с тех пор мы по праздникам обмениваемся письмами. Мы с братом очень похожи, в его свидетельство о рождении вписано имя моего отца, и очень жаль, что я не узнал о его существовании намного раньше.

Примерно в это же время я получил информацию, подтверждающую газетные публикации о Шарон Петтиджон, урожденной Шарон Ли Блайт, родившейся в 1941 году в Канзас-Сити у женщины, с которой мой отец впоследствии развелся. Она прислала Бетси Райт, тогдашней руководительнице аппарата сотрудников губернатора, копии своего свидетельства о рождении и свидетельства о браке своих родителей, фотографию моего отца и его письмо, адресованное ее матери, в котором он спрашивал о «нашем ребенке». С сожалением должен сказать, что мы с ней до сих пор так и не встретились.

Эти новости, появившиеся в 1993 году, были шоком для мамы, которая тогда уже какое-то время лечилась от рака, но она постаралась перенести их спокойно и сказала, что во время кризиса 1929-1932 годов и позже, во время войны, молодежь делала много такого, что в другое время люди бы не одобрили. Для нее имело значение только то, что мой отец был ее единственной любовью, и она не сомневалась в его любви к ней. Что бы там ни говорили, теперь, когда ее собственная жизнь подходила к концу, мама больше ни о чем не желала слышать. Что касается меня, то я не знал, как все это воспринимать, но, с учетом моего образа жизни, меня не особенно удивило, что мой отец оказался сложнее, чем то идеализированное представление о нем, с которым я прожил почти полвека.

В 1994 году, когда приближалось празднование пятидесятой годовщины Дня высадки союзных войск в Европе, несколько газет опубликовали материалы о послужном списке моего отца с его снимком в военной форме. Вскоре после этого я получил письмо от Умберто Барона из Нетконга, штат Нью-Джерси, в котором он описывал, что ему самому довелось пережить во время и после войны. Умберто писал, что детство его прошло в Италии, и он был маленьким мальчиком, когда там высадились американцы. Умберто любил ходить к ним в лагерь, где особенно подружился с одним солдатом, который угощал его конфетами и показывал ему, как работают двигатели и как их ремонтировать. Он знал только, что солдата звали Билл. После войны Умберто Барон приехал в США и, воодушевленный тем, что узнал от того американца, который называл его «маленьким солдатиком», открыл там гараж и обзавелся семьей. Этот человек рассказал мне, что ему удалось осуществить «американскую мечту»: он стал владельцем процветающего бизнеса, и у него подрастают трое детей. Умберто Барон написал, что очень многим из того, чего добился в жизни, обязан тому молодому солдату. У него не было возможности тогда с ним попрощаться, но он часто задавал себе вопрос, что же с ним сталось. А еще Умберто написал: «В этом году в День поминовения я пролистывал за утренним кофе New York Daily News, и вдруг меня как молнией ударило. В левом нижнем углу газеты была фотография Билла. У меня мороз пошел по коже, когда я узнал, что Билл был не кем иным, как отцом президента США».

В 1996 году дети одной из сестер моего отца впервые приехали на нашу ежегодную рождественскую вечеринку в Белом доме и привезли мне подарок — письмо с выражением соболезнований, которое моя тетка получила от конгрессмена своего штата, великого Сэма Рейберна, после гибели моего отца. Это было всего лишь коротенькое стандартное письмо, подписанное чернильной авторучкой, но оно вызвало у меня такое ликование, какое испытывает шестилетний мальчик, получив от Санта-Клауса свой первый игрушечный поезд. Я повесил это письмо в своем личном кабинете на втором этаже Белого дома и каждый вечер смотрел на него.

Как-то вскоре после окончания срока моих президентских полномочий на пути к самолету авиакомпании USAir, выполняющему челночный рейс из Вашингтона в Нью-Йорк, меня остановил один из сотрудников и сообщил, что, по словам его отчима, тот во время войны служил вместе с моим отцом и относился к нему с большой симпатией. Я попросил его дать мне телефон и адрес старого ветерана, и этот человек сказал, что у него их с собой нет, но он мне их пришлет. Я до сих пор жду, надеясь получить еще одну ниточку, связывающую меня с отцом.