Моя жизнь

Дедуле Роджер нравился потому, что он был приветлив со мной и с ним. Какое-то время мой дед, уйдя из льдохранилища из-за серьезных проблем с бронхами, держал винный магазин. В конце войны округ Хемпстед, главным городом которого был Хоуп, проголосовал за введение «сухого закона». Именно тогда дед открыл бакалейную лавку. Позже я узнал, что дедуля продавал спиртное из-под прилавка докторам, адвокатам и прочей почтенной публике, не желавшей ехать за тридцать три мили в ближайший легальный винный магазин в Тексаркане, а Роджер был его поставщиком.

Бабуле он решительно не нравился: она считала, что Роджер — не тот человек, который нужен ее дочери и внуку. В ее собственном характере, в отличие от мужа и дочери, была темная сторона, но именно поэтому она видела темные стороны в других людях. Бабушка пребывала в уверенности, что от Роджера Клинтона нельзя ждать ничего, кроме беды. Насчет беды она оказалась права, но в отношении «ничего, кроме» ошибалась. В характере Роджера проявились такие черты, которые сделали его историю еще печальнее.

Со мной он был приветлив и, чтобы позабавить меня, приводил к нам большую коричнево-черную немецкую овчарку Сузи. Пожалуй, это все, что я тогда о нем знал. С Сузи связана большая часть моего детства, и с нее началась моя любовь к собакам, которую я пронес через всю жизнь.

Мама и Роджер поженились в Хот-Спрингс в июне 1950-го, вскоре после того как ей исполнилось двадцать семь лет. На бракосочетании присутствовали только Гейб и Вирджиния Кроуфорд. Затем мы с мамой переехали из дома ее родителей к моему отчиму, которого я вскоре стал называть папой, в белый деревянный домик в южной части города, на Тринадцатой улице, 321, на углу с Уокер-стрит. Прошло немного времени, и я начал называть себя Билли Клинтоном.

Мир, в который я попал, оказался чрезвычайно увлекательным. По соседству с нами жили Нед и Алиса Уильямс. Мистер Нед, бывший железнодорожник, который теперь был на пенсии, устроил позади дома мастерскую, где соорудил большую и сложную модель электрической железной дороги. В то время каждый мальчуган мечтал иметь игрушечный поезд фирмы Lionel. Папа купил мне такой же, и мы с ним частенько играли, но это не шло ни в какое сравнение с большой и сложной системой рельсовых путей и красивыми скорыми поездами мистера Неда. Я часами пропадал у него, словно у меня по соседству появился свой собственный Диснейленд.

Наша округа могла служить первоклассной рекламой послевоенного демографического взрыва, потому что там было очень много молодых пар с детьми. Через улицу от нас жила самая необычная из всех девочек, которых я знал, — Митци Полк, дочь Майнора и Маргарет Полк. Митци отличалась тем, что громко и раскатисто смеялась. Она так сильно раскачивалась на своих качелях, что державшие их столбы выскакивали из земли, а сама Митци в это время орала во все горло: «Билли сосет бутылку! Билли сосет бутылку!» Она сводила меня с ума. Все-таки я был уже большим мальчиком, и бутылка с соской осталась для меня в далеком прошлом.

Впоследствии я узнал, что эта девочка страдала нарушением умственного развития. Тогда мне этот термин ничего не говорил, но когда я, будучи губернатором, а затем президентом, добивался расширения возможностей для инвалидов, то часто вспоминал о Митци Полк.

За то время, что я жил на Тринадцатой улице, со мной многое произошло. Я начал ходить в детский сад мисс Мэри Перкинс под названием «Школа для малышей», который любил до тех пор, пока однажды не сломал ногу, прыгая через веревку. Причем это была даже не скакалка, а веревка на детской площадке, привязанная одним концом к дереву, а другим — к качелям. Дети выстраивались в ряд с одной стороны, по очереди разбегались и прыгали через нее. Для всех, кроме меня, это не составляло никакого труда.

Одним из них был Мак Макларти, сын местного дилера компании Ford, впоследствии ставший главой местного отделения юношеской секции Американского легиона, первоклассным защитником футбольной команды, членом Законодательного собрания штата, успешным бизнесменом, а затем — первым руководителем моей администрации в Белом доме. Мак неизменно брал любой барьер. К счастью для меня, он всегда ждал, когда я догоню остальных.

Мне перепрыгнуть через веревку не удалось. Я был коротковат, толстоват и медлителен — медлителен настолько, что однажды оказался единственным ребенком в состязании «Пасхальная охота за яйцами», не получившим ни одного яйца. Это произошло не потому, что я не мог их найти, а потому, что не сумел достаточно быстро до них добраться. В тот день, когда мне захотелось перепрыгнуть через веревку, я пришел в детский сад в ковбойских сапогах и по глупости не снял их перед прыжком. Я зацепился каблуком за веревку, развернулся на лету, упал и услышал, как хрустнула моя нога. Несколько минут, пока папа мчался ко мне из конторы Buick, я пролежал на земле, корчась от боли.