Моя жизнь

Пусть никто не делает вывода из этого святого для меня воспоминания, что мы идеальная супружеская чета или что наши идеалы полностью совпадают. Сама Кастурбай, пожалуй, даже и не знает, есть ли у нее какие-либо собственные идеалы. Даже и теперь она, по-видимому, не очень одобряет многие мои поступки. Но мы никогда не обсуждаем их, и я не вижу в этом ничего хорошего. Она не получила воспитания ни от своих родителей, ни от меня тогда, когда я должен был этим заняться. Но она в значительной степени наделена качеством, которым обладает большинство жен индусов. Вот в чем оно заключается: вольно или невольно, сознательно или бессознательно она считала себя счастливой, следуя по моим стопам, и никогда не препятствовала моему стремлению вести воздержанную жизнь. Поэтому, хотя разница в интеллекте у нас и велика, у меня всегда было такое ощущение, что наша жизнь полна удовлетворенности, счастья.

XI Близкое знакомство с европейцами

Дойдя до этой главы, я почувствовал необходимость рассказать читателю, как я работаю над моей книгой.

Когда я начал писать ее, определенного плана у меня не было. У меня нет ни дневника, ни документов, на основании которых можно было бы вести повествование о моих опытах. Пишу я так, как меня направляет господь. Я не могу знать точно, что бог направляет все мои сознательные мысли и действия. Но, анализируя свои поступки, важные и незначительные, полагаю себя вправе считать, что все они направлялись господом.

Я не видел его и не знаю. Я верю в бога, как верит весь мир, и поскольку вера моя незыблема, считаю ее равноценной опыту. Однако определение веры как опыта означает измену истине, и поэтому, пожалуй, правильнее сказать, что у меня нет подходящего слова, чтобы определить свою веру в бога.

Теперь, по-видимому, несколько легче понять, почему я считаю, что пишу эту книгу так, как внушает мне бог. Приступив к предыдущей главе, я озаглавил ее сначала так же, как эту, но в процессе работы понял, что, прежде чем рассказывать о своем опыте, приобретенном в результате общения с европейцами, необходимо написать нечто вроде предисловия. И я изменил название главы.

А теперь, начав эту главу, я столкнулся с новой проблемой. О чем следует упомянуть и что опустить, говоря о друзьях англичанах? Если не писать о событиях, необходимых для рассказа, пострадает истина. А сразу решить, какие факты необходимы для рассказа, трудно, поскольку я не уверен даже в уместности написания этой книги.

Сейчас я более ясно сознаю, почему обычно автобиографии неравноценны истории (когда-то давно я читал об этом). Я сознательно не рассказываю в этой книге обо всем, что помню. Кто может сказать, о чем надо рассказать и о чем следует умолчать в интересах истины? Какую ценность для суда представили бы мои недостаточные, ex parte[15] показания о событиях моей жизни? Любой дилетант, повергший меня перекрестному допросу, вероятно, смог бы пролить гораздо больше света на уже описанные мною события, а если бы допросом занялся враждебный мне критик, то он мог бы даже польстить себе тем, что выявил бы «беспочвенность многих моих притязаний».

Поэтому в данный момент я раздумываю, не следует ли превратить дальнейшую работу над этой книгой. Но до тех пор, пока внутренний голос не запретит мне, я буду писать. Я следую мудрому правилу: однажды начатое дело нельзя бросить, если только оно не окажется нравственно вредным.

Я пишу автобиографию не для того, чтобы доставить удовольствие критикам. Сама работа над ней — это тоже поиски истины. Одна из целей этой автобиографии, конечно, состоит в том, чтобы ободрить моих товарищей по работе и дать им пищу для размышлений. Я начал писать эту книгу по их настоянию. Ее бы не было, если бы не Джерамдас и Свами Ананд. Поэтому, если я неправ, что пишу автобиографию, пусть они разделят со мной мою вину.

Однако вернемся к теме, указанной в заглавии. В Дурбане у меня в доме на правах члена семьи жили не только индийцы, но и друзья англичане. Не всем нравилось это. Но я настаивал, чтобы они жили у меня. Далеко не всегда я поступал мудро. Мне пришлось пережить тяжелые испытания, но они были связаны и с индийцами, и с европейцами. И я не жалею о том, что пережил их. Несмотря на это, а также на неудобства и беспокойство, которые я часто причинял друзьям, я не изменил своего поведения, и все же между нами сохранились дружеские отношения. Когда же мои знакомства с пришельцами становились в тягость моим друзьям, я не колеблясь порицал их. Я считал, что верующему надлежит видеть в других того же бога, какого он видит в себе, и что он должен уметь жить, относясь терпимо к людям. А способность к терпимости можно выработать, когда ты не избегаешь таких знакомств, а идешь им навстречу, проникнувшись духом служения и вместе с тем не поддаваясь их воздействию.