Моя вина

Я смотрел на Иду. Я разговаривал с ней. На ней было светлое платье с треугольным вырезом на груди. Вырез ничуть не был нескромным. Но когда она вздыхала, кожа на груди шевелилась, и я представлял себе, что под вырезом, чуть пониже, начинается ложбинка. Да, я смотрел туда. И я смотрел на нее. Наверное, у меня был очень глупый вид; потому что мне запомнилось, как Агнета глянула на меня и засмеялась. И тогда снова розовость поднялась по ее лицу, до самых ее льняных волос…

Запомнилось мне и другое. Те двое были, кажется, заняты своим. Во всяком случае, мы были предоставлены самим себе. Она что-то сказала. Или это я что-то сказал. И мы взглянули друг на друга. И глаза у нее изменились. Они потемнели, стали темно-темно-синими. Но не только это. В них появилось особенное выражение, что-то глубинное, взгляд замутился, поплыл… нет, не смогу я объяснить. Такой взгляд бывает у животных — теплый, темный, неосознанный.

Будь я опытным покорителем сердец, я бы, конечно, подумал: "Ну, дорогая, ты моя!"

И впал бы, возможно, в плачевную ошибку. Потому что в ту минуту она, возможно, думала про другого.

Но я не был покорителем сердец и ничего такого не подумал. Просто мне запомнилась та минута.

Обед наконец-то кончился. Он занял четыре часа вместо двух. Агнета была — о! — она была так довольна. Она дала нам понять, что теперь наши пути расходятся. Мне остается чинно-благородно проводить свою даму, если, конечно, я не могу ей предложить ничего более интересного.

Ну, а они с Хансом… они еще не окончательно отпраздновали событие… Ведь правда, Ханс?

Мы распрощались. Агнета обернулась к нам и погрозила пальчиком:

— Не забудь, завтра будешь отчитываться!

Они служили в одной конторе, Ида и она.

Оставшись вдвоем, мы с Идой обменялись несколькими словами. К соглашению прийти было нетрудно. Возвращаться домой пока не стоило. Мы решили отправиться на Бюгдэ, на озеро. И мы выбрали самый долгий путь: трамваем до Скойена, а дальше — пешком.

А как же та, другая? Как же Кари?

Она стала для меня такой далекой в те часы. А эта была такая близкая. Такая тоненькая, светлая, такая хрупкая, прозрачная, такая золотистая, синеглазая — и такая близкая. И не только оттого, что она была рядом, под боком, что я мог до нее дотронуться. Но и по иным причинам, которые куда труднее объяснить, мне чудилось, что мы так близки друг другу, так близки.

Что же такое случилось?

Я и сейчас еще не совсем понимаю. Верно, лучше всего было бы ограничиться признанием, что все было так-то и так, попутно стыдясь и раскаиваясь. Но впоследствии я узнал, что не один только я испытал такой резкий поворот в чувствах, вернее, выверт в чувствах, потому что настоящего поворота и не было. Я слышал, что врачи считают это естественным явлением. Они могут порассказать вам — профессия ведь обязывает их сохранять чужую тайну, — какие неимоверные вещи происходят после свадебных путешествий. И после таких, заметьте, когда двое молоды, здоровы и влюблены друг в друга. И вот тут-то и происходят удивительные, необъяснимые выверты. Которые застигают молодую или молодого совершенно врасплох и вызывают горчайшие угрызения вплоть до трагедий. Потому что действующее лицо ничего не в силах понять и склонно считать себя совершенно отпетой особью.

Но объяснение, говорят врачи, заключается в том, что счастливая влюбленность вызывает напряженное состояние. Человек превращается как бы в заряженную батарею. И это-то состояние, создающее некую ауру вокруг счастливо-влюбленного, замечают те, кто тоже в какой-то мере заряжен. И происходит неизбежное. Это естественное явление.

Вот так. Мне приходилось слышать и худшие объяснения. И лучшие.

Верить в эти естественные явления мне трудновато. Боюсь, что тут все же участвуют желание, воля и умысел.

Я был заряжен, и она это заметила. У меня появилась уверенность в себе, и оттого я держался свободно и естественно. И это она заметила. Меня несла волна, рожденная другою, ею. Но я этого не знал.

Не знал? О, еще как знал — во всяком случае, чувствовал. Но я преспокойно предоставил волне нести меня в сторону.

Помнится, несколько раз в тот вечер у меня мелькнула мысль: она ведь не пришла — ни позавчера, ни вчера, ни сегодня. Значит, все было лишь мимолетное приключение.

Но в глубине-то души я знал, и знал твердо, что если она не пришла, то оттого только, что не могла прийти.

Пожалуй, надо сказать, что я несколько испугался.

Мне встретилось человеческое существо, во всей своей зависимости более свободное, во всей своей затравленности более смелое, чем я. И, взбудораженный, ошеломленный, я все-таки оробел.

И вот на вершине счастья и восторга я принялся воздвигать защитные заграждения.

Иногда я думаю: