Его лицо изменилось, он рассердился и подошел ближе, взяв мое лицо в свои руки. Я стояла на месте, пытаясь контролировать свое дыхание и нервы, внутри меня все разрывалось на части.
– Я буду здесь ради тебя, и, когда ты будешь готова рассказать мне, что, черт возьми, с тобой случилось, ты увидишь, что совершила большую ошибку, не подпуская меня к себе.
Я оттолкнула его и обрадовалась, что он отступил.
– Ты ошибаешься, ты мне не нужен, – ответила я, собрав свои вещи с пола, и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.
Мне хотелось плакать, плакать не останавливаясь, чтобы все мучения, которые я испытывала в тот момент, оставили меня. Николас видел мой шрам, теперь он знал, что что-то случилось, что-то, чего я не хотела выставлять на всеобщее обозрение, что-то, чего я стыдилась, что-то, что я глубоко похоронила.
Дрожащими руками я сняла одежду, которая была на мне, и встала под кипяток, давая телу согреться, потому что чувствовала холод, холод внутри и снаружи. Когда я вышла из ванной и увидела белый конверт на кровати, я почувствовала слабость. Больше ни одного письма, пожалуйста, не надо, ну хотя бы не сегодня.
Дрожащими руками я взяла конверт. Это уже было домогательством, я должна была рассказать кому-то об этом, мне нужно было поговорить с кем-то. Я вытащила листок бумаги из конверта и со страхом, сковавшим все мое тело, прочла:
Ты помнишь, что ты сделала со мной? Я не могу забыть тот момент, когда ты убила все, абсолютно все. Я ненавижу тебя и твою мать. Вы считаете себя важными персонами, потому что живете под крышей миллионера? Вы просто шлюхи, которые продаются за деньги, но это долго не продлится, я позабочусь об этом, и, когда я это сделаю, дни, когда ты ходила в хорошую школу в красивой форме, покажутся тебе сном.
Это уже было из ряда вон, я должна была рассказать маме. Однако что-то внутри мешало мне это сделать. Мама накануне поссорилась с Уиллом, и я не хотела нервировать ее и признаваться, что уже нажила себе врагов в этом городе. Нет, я не могла рассказать ей о Ронни, не втянув Николаса в неприятности. То, что случилось на гонках, было незаконно, и если мы пойдем в полицию, мне придется рассказать им все, что произошло. Николасу было двадцать два года, он мог попасть в тюрьму, а если Ронни окажется виновен, и его арестуют, то он без колебаний вывалит все, что знает о Николасе и его друзьях.
Если я не буду осторожна, все может закончиться очень плохо.
Я боялась выходить из дома одна, я чувствовала себя подавленной и загнанной в угол. Мне хотелось забыться, как вчера ночью. Напиться до потери сознания уже само по себе было ужасно, а теперь, когда я проснулась, у меня еще было жуткое похмелье, которое просто добивало меня, но это стоило того, что я сделала. Стоило, потому что я была настолько переполнена проблемами и собственными внутренними страстями и страхами, что казалось, уже ничего не имеет смысла. Все вокруг меня угрожало уничтожить меня, и я просто искала самый легкий выход из этой ситуации.
Я села в кресло и посмотрела на часы. Менее чем через сорок пять минут я должна была быть в школе, и в мире не было ничего, что было бы так нелепо в этот момент. Я надела форму… Слова человека, который писал мне, проникли в мой разум, они были правдой, я не заслуживала того, чтобы вести такую жизнь, я не имела к ней никакого отношения.
Когда я спустилась позавтракать, на кухне были только Николас и его отец, они говорили между собой и замолчали, как только я вошла.
– А где мама? – спросила я, не глядя на них, и пошла к холодильнику за молоком.
– Она еще отдыхает, я отвезу тебя сегодня в школу, если ты не возражаешь, – с напряженной улыбкой сказал Уильям.
Я посмотрела на Уильяма и увидела, что он был серьезнее, чем обычно. Что бы ни случилось между ними вчера, это, по-видимому, очень расстроило маму, и поэтому она не хотела вставать с постели. Николас едва взглянул на меня, и я была очень благодарна ему за это. Я не могла смотреть ему в лицо, зная, что он обо мне узнал.
Уильям сделал еще один глоток кофе и повернулся ко мне.
– Ты готова, Ноа? – спросил он, глядя на меня.
– Как только ты завяжешь мне галстук, мы сможем ехать, – сказала я, и он улыбнулся.
Это был первый раз, когда я просила его о чем-то напрямую.
Не осознавая этого, я стала больше доверять ему и чувствовала себя уже достаточно комфортно, чтобы один на один находиться с ним в машине.