Моя сто девяностая школа (рассказы)

- Это, товарищи, так не пойдет. Роно категорически против этого возражает и доводит это до вашего сведения. Оркестр - это хорошо, а вот танцы вызывают сомнение. Конечно, если дети будут плясать под музыку, скажем, польку, или "Светит месяц", или даже, на худой конец, вальс - это вполне допустимо, но другие танцы вызывают вопрос. В частности, роно возражает против западных танцев. Чтобы не просочился какой-нибудь фокстрот, или шимми, или тустеп.

- А что плохого? - это спросил Селиванов, и Александр Августович сурово на него посмотрел.

А что хорошего? - воскликнул представитель роно. - Танцы разлагающегося Запада. Сегодня понимаете фокстрот, а завтра будете в школе коньяк выпивать. Вот этот, извините за выражение, тустеп, у него ведь слова есть. Я их знаю: "Выпьем мы за Сашу, Сашу дорогого, а пока не выпьем, не нальем другого"

И это в среднем учебном заведении! Ни за Сашу, ни, извините за выражение, ни за Машу, ни за кого мы в помещении школы пить не будем.

- А падепатинер?

- Что "падепатинер"?

- Можно танцевать?

- А что? Разве мало танцев с русскими названиями?

- Очень мало, - сказал Леонид Владимирович - Ьальс тоже не русское название. Это французское слово и означает танец с трехдольным ритмом. Венгерка - не русский танец, полька - тоже, мазурка - тоже падэспань тоже, полонез - тем более, миньон, ки-ка-пу падекатр, краковяк... Что же остается?

- Есть такой танец - "дирижабль"...

- Ну, а еще?

- Трепак, - тихо сказал я.

- Тут шутить не приходится, товарищ учащийся Попоете "Светит месяц", попрыгаете, споете "В лесу родилась елочка".

- Но ведь вы против елки, - сказал Герке, - зачем же про нее петь?

- Петь можно. Вот... Так что насчет танцев, товарищи, поосторожнее. У нас тут, товарищи, не балетная школа, никаких Люком и Шавровых у нас нет, и можно спокойно попеть песни, пускай дети слегка попрыгают и разойдутся. Теперь, что это за буфет вы намечаете?

- Лимонад, если удастся достать, какие-нибудь бутерброды, яблоки.

- Это возможно. Только чтобы не было пива.

- Чтобы?!

- Ну, ясно. И вот, чтобы не забыть: о каких забавных плакатах вы тут упоминали?

- Ну, например: "Сегодня нет места скуке", - сказал Георг.

- Как это понимать? А вчера, значит, было место?

Где это у нас такое место?

- Вы что, шуток не понимаете? - вскипел Георг.

- Я-то понимаю, а вот вы понимаете или нет? Получается, что только на этом мероприятии нет скуки, а везде в наши дни скука. Так? Не нужно вывешивать никаких плакатов. В крайнем случае напишите лозунг:

"Да здравствует Новый год!" И хватит. А так - мероприятие хорошее. Пожелаю вам, товарищи, успеха.

- Большое спасибо, - сказал Герке.

Представитель собрался уходить.

- Вы бы все-таки снимали шляпу, входя в помещение, - сказал Георг. - Мы ведь здесь ребят воспитываем.

- Холодно здесь у вас.

- А вы бы на отопление школы обратили внимание, - заметил Герке.

- Мне пора, - сказал представитель и быстро ретировался.

- Что же будем делать? - посмотрел на Герке Георг.

- Будем делать елку, будем устраивать танцы и вешать веселые плакаты, сказал Герке. Он был смелый человек. - Но фокстрот не нужен, - сказал он на всякий случай.

Сегодня, в 1976 году, я вспоминаю этот разговор в учительской, вижу новогодние елки, не вызывающие решительно ни у кого никаких сомнений, смотрю на ребят, весело танцующих фокстрот, чарльстон, вальсбостон, танго и (страшно подумать!) - шейк. А на днях я даже видел на одном школьном вечере - сам представитель отдела народного образования танцевал бразильскую самбу.

И очень неплохо.

ЖЕНИХ МОНЫ ЛИЗЫ

Первой встречала нас утром в школе нянечка Елизавета. Это была маленькая, худенькая, средних лет (ей было лет сорок) уютная женщина, с мелкими чертами лица, маленьким носом пуговкой и с постоянной улыбкой, при которой губы образовывали лежащую луну. У нее были почему-то казавшиеся бесцветными травянистые глаза и такие же бесцветные, еле видимые брови. Она была добрая и приветливая. Всегда со всеми здоровалась, бесшумно скользила между вешалками, охотно помогала расстегивать пальто и шубы, разматывала шарфы и следила, чтобы мы аккуратно укладывали в мешочки галоши. У нее был мягкий ласковый голос и быстрые, ловкие морщинистые руки.

Кто-то, кажется Коля Гурьев, назвал ее Моной Лизой, и с тех пор все стали ее так называть.

Нянечка никогда не слышала о гениальном портрете кисти Леонардо да Винчи, но ей нравилось быть Моной Лизой, и улыбка Джоконды никогда ее не покидала.

Она заботливо проследила, чтобы мы не забыли надеть кашне и шарфы, чтобы опустили уши на зимних шапках, и мы покинули раздевалку, построились в пары и, предводительствуемые Елизаветой Петровной, отправились на трамвайную остановку, чтобы ехать на прогулку в Летний сад.