Моя сто девяностая школа (рассказы)

"Трудно быть настоящим мужчиной, но что-то всетаки есть в этом приятное..."

МЫ СЛУШАЛИ ОПЕРУ

У нас был культпоход в театр. Всем классом нас повели на оперу "Дубровский". Было, конечно, очень интересно сидеть в ложе на втором этаже и смотреть, как наполняется людьми большой зал театра, как собираются оркестранты в яме.

А потом заиграл оркестр, поднялся громадный занавес и началось что-то очень странное: все нормальные люди пели. Мы поняли все, что происходило на сценестарый человек - помещик Дубровский был разорен богатым помещиком Троекуровым. Так бывало при капитализме. Старик очень переживал и умер. А его сын узнав об этом, стал предводителем разбойников и решил нападать на плохих, богатых людей. А сам он притворился французом и придумал себе смешную фамилию Дефорж и с этой фамилией нанялся учителем к дочке Троекурова по имени Маша. И он полюбил эту Машу, то есть хотел на ней жениться. В общем чего это я вам буду рассказывать! Вы все, наверно читали про это у Пушкина. Это все очень интересно: и про разбойников, и как они подожгли дом, и как Дубровский ограбил Антона Пафнутьевича, а тот говорил: "Я не могу дормир в потемках". Но странно то, что все они не говорили, а пели. Даже "пожалуйста" и "спасибо"

ну каждое слово. И это, оказывается, и называется "опера".

Но в общем это нам все понравилось. Особенно мне.

А на другой день у нас был урок русского языка и Мария Германовна вызвала меня.

- Поляков, - сказала она, - что такое подлежащее?

И я запел:

- "Вы меня спросили, что такое под-лежа-щее?

Я отвечаю вам!"

- Ты что, с ума сошел? - спросила Мария Германовна.

- "Нет, нет, - запел я. - Я просто отвечаю на вопрос".

- Что с ним такое? - спросила Мария Германовна, обращаясь к классу.

И встал из-за парты Шура Навяжский и тоненьким голосочком пропел:

- "Он вчера в опере был - вот в чем дело".

И все мальчишки хором поддержали его: "Да, да, да, да!"

- Ну так вот что, - сказала Мария Германовна, - здесь у нас школа, а не опера. Прошу всех певцов выйти из класса.

И восемь человек покинули класс.

Следующие уроки у нас проходили, как драматические спектакли: мы отвечали на вопросы, и никто не пел.

ОТЕЦ МОЕГО ДРУГА

Папы и мамы были в школе не редкими гостями.

Они бывали у нас на родительских собраниях, на школьных вечерах, концертах, на заседаниях родительского комитета, а нередко переминались с ноги на ногу в учительской, куда были вызваны по вопросу о поведении своего сына или дочери.

Одни стояли перед педагогом, как будто это они провинились, моргали испуганными глазами или смущенно сморкались, прикрывая платком глаза. Другие__ Удивленно взирали на педагога и разводили руками:

Не знаю. Мой Леня дома вежливый, скромный мальчик. Не представляю себе, чтобы он пытался взорвать учительницу. Тут явно какая-то ошибка.

Бывало и что мамы плакали.

Мы, конечно, знали всех родителей. Но они нас не очень волновали.

Волновал нас один папа. Это был отец Бобки__профессор Рабинович. Известнейший врач одной из лучших ленинградских клиник.

У него были, наверно, самые добрые глаза, которые я когда-либо видел. Они просто лучились ласковостью. Он носил аккуратную, уютную бородку, заразительно смеялся и всегда разговаривал с нами, малышами, серьезно и на равных, ничем не выдавая своего превосходства.

Звали его мягко - Константин Николаевич, и он очень нравился нашим школьным коллекционерам тем еще, что собирал марки и спичечные этикетки.

Как-то он встретил меня на Большом проспекте недалеко от школы. У меня было плохое настроение: Любовь Аркадьевна сказала, чтобы я пригласил свою маму прийти к ней по поводу моего поведения. И я шел, думая, как мне сказать об этом дома, какие найти оправдания...

- Что нос повесил, Володя? - спросил, остановив меня, Константин Николаевич. - Что-нибудь случилось?

- Да, нет... ничего... - сказал я. - Маму вызывают тут...

- Хорошо, что не папу, - серьезно сказал профессор. - А зачем вызывают?

- Все затем же.

- Ясно. Что же ты натворил такое?

- Разговаривал на уроке и подложил пробку от пугача под стул Екатерине Петровне.

- И она взорвалась?

- Кто? Екатерина Петровна? Нет. Пробка выстрелила. Екатерина Петровна вскрикнула, а меня выгнали из класса.

- Ну, и как ты это расцениваешь?

- Средне. Но все были довольны и очень смеялись.

- Значит, ты выступил с успехом?

- Вроде.

- А Боба смеялся?

Это был каверзный вопрос. Ведь Боба - это сын Константина Николаевича. И Бобка, конечно, первый смеялся. Бобка умел замечательно смеяться. Но я не сказал. Я не хотел предавать Бобку и сказал - я не заметил.

- Странно, - сказал Константин Николаевич. - Как это, все смеялись, а Бобка молчал? Не похоже.

- Боба вообще серьезный человек, - заявил я.

- Позвольте вам не поверить, - сказал Константин Николаевич. - И вот что я тебе скажу: Екатерина Петровна пожилая женщина, возможно, больная, у нее мог быть сердечный припадок Зачем тебе надо ее пугать?

- Мне не надо было, но так как-то уже вышло...

Я хотел испробовать пробку...