Мотястарший был с братом и тоже не захотел рисковать. Каплунский, было, подался в нашу сторону, но раздумал вдруг и остался на месте. Пахом уже сидел на дереве и орал нам что-то, призывно махая рукой. Но пацаны остались посмотреть, перелезем мы с Аликом или конный милиционер стеганет нас нагайкой. А если стеганет, мало нe покажется.
— Я постарше, прикрою, — приказал Алик. — Беги, лезь первым. Я за тобой.
Мы дождались, когда лошадь проскачет в одну сторону, а другая — в противоположную.
Раз, два, три! Мы бросились через дорогу, но не успел я поставить ногу на кирпичи, как внезапное ощущение опасности заставило меня оглянуться.
На Алика мчалась лошадь. Алик следил за тем, как я перелезаю через забор и готовился тут же перемахнуть следом за мной. На это нужно было несколько секунд, но еще меньше нужно было лошади, чтобы поравняться с Аликом. Я наверняка успевал перепрыгнуть забор, но Алик попадал под нагайку, да не одну, потому что конники имели обыкновение крутиться на лошади вокруг своей жертвы до тех пор, пока она, прикрыв голову, убегала, тщетно стараясь увернуться от удара, или валил ее с ног, и та спешила отползти в сторону, подальше от опасной зоны.
— Не двигайся! — мой резкий окрик пригвоздил Мухомеджана к месту. Я закрыл его собой. А на него уже надвигалась лошадь, и он видел ухмылку на лице милиционера и нагайку в отведенной для удара руке. Но я уже знал, что он не ударит его. Мое тело напружинилось как перед прыжком, в глазах потемнело, и мой мозг выбросил такой поток энергии, которая, случись это в доме, наверное, пережгла бы все пробки. Лошадь, как от чумы, шарахнулась от меня в сторону, и тревожное ржание оскалило ее морду. У рыжего милиционера злорадная улыбка сменилась недоумением. Он с трудом удержался в седле и стеганул нагайкой ни в чем не повинное животное. Лошадь встала на дыбы, чуть снова не опрокинув седока, и тот еле выровнял лошадь и поскакал дальше, забыв, зачем вдруг развернулся, не доехав до конца забора. Меня с Аликом он не заметил, будто нас и не было. Алик так и не понял, что произошло. Он перевалил меня через забор и перелез сам. А я подумал, что в таком состоянии я и не смог бы перелезть через забор без посторонней помощи. У меня дрожали руки, и знакомая слабость, так часто угнетающая меня после таких эмоциональных нагрузок, неприятно сковала все мое тело.
— Дежурный стоял далеко спиной к забору. Его больше интересовало то, что происходило на поле. Он полностью доверял конной милиции.
— Тебе не попало? — участливо спросил Мухомеджан.
— Да нет, не успел, — вяло ответил я.
— Хорошо, что лашадь споткнулась, — объяснил Алик. — А то, кранты. И тебе и мне. Повезло.
Потом пацаны, рассказывая взахлеб, как было дело, сошлись на том, что лошадь чего-то испугалась в самый последний момент и шарахнулась в сторону. Может, мильтон больно ткнул ее шпорой. А пока он справлялся с ней, я и Алик успели перелезть через забор. Со стороны, скорее всего, так и было.
Мы протиснулись к ограждению у самой беговой дорожки, за которой начиналось футбольное поле. Нас толкали, на нас кричали, но мы сумели протиснуться к самому ограждению, и поле лежало перед нами как на ладони.
На поле выскочили на разминку игроки обеих команд. Я постепенно приходил в себя. Меня еще подташнивало, но слабость прошла, и я среди всеобщего гула стал различать отдельные голоса и реплики.
— Всеволод Блинов… А вон Виктор Царев.
— Где, где?
— А кто на воротах? Хомич?
— Нет, кто-то из молодых. Запасной, наверно. Яшин фамилия.
— А Бесков? Бесков где?
— Нету Бескова.
Лениво постучав мячом по воротам, поприседав и поиграв мячом на публику, первыми ушли с разминки московские динамовцы. Их проводили жидкими аплодисментами. Следом потянулись местные футболисты, сопровождаемые ревом трибун. Свои смущенно улыбались и, поднимая руки в знак признательности, трусцой уходили в раздевалку.
— Накидайте им, ребята!.. Гена, вложи им пару штук…Дави их.
Болельщики знали своих футболистов. Знали Гену Татаренкова или просто Татара, знали Алексея Ивешина, Щеглова, Виктора Дьякова, вратаря Горохова.
Когда нетерпение стадиона достигало предела, на поле вышли судьи в черных рубашках и в черных длинных до колен трусах. Главный судья нес в руках футбольный мяч, два боковых держали в руках флажки. И тут же следом бок о бок выбежали обе команды. Стадион взревел, и этот рев уже не прекращался, только затихал на время, чтобы возникнуть с ещё большей силой.
— Хомич. В воротах Хомич! — вдруг пронеслось по стадиону. И точно, объявили состав команд и вместе с Всеволодом Блиновым, Василием Трофимовым, Виктором Царевым, Александром Малявкиным и другими, знакомыми по репортажам Синявского фамилиями, назвали Хомича.