Моя Шамбала

— Я думаю, что записку с патроном надо отнести в краеведческий музей или сообщить в военкомат, — предложил Самуил. — А, может быть, музей сам свяжется с военкоматом. Если их это заинтересует, мы покажем место.

— Молоток, Самуил, — похвалил Монгол.

— Кому нужна одна записка? — я уже успел обсохнуть и лежал со всеми на песке, лениво щурясь на солнце. — Лучше будет, если мы принесем вместе с запиской документы.

— Ты знаешь, где искать? — живо повернулся ко мне Монгол.

— Я знаю, что найду! — уклончиво ответил я. Покрайней мере, я знал, что они реально существуют…

В лес мы шли втроем: Мишка Монгол, Мотястарший и я. На этот раз до леса мы дошли быстро. Мы не отвлекались, не глазели по сторонам и не дурачились. Помня урок нашего первого похода, мы решили вернуться назад до обеда. Дома мы сказали, что идем на речку, а ребят предупредили: если что, после речки мы пошли на пустырь играть с хориками в футбол.

Землянку мы нашли без труда, и только здесь сели отдохнуть и в один присест съели хлеб, который прихватили из дома, посыпав его солью и потерев корочку чесноком.

— Ну, давай, Вовец, колдуй, — сказал Мотя.

Мне не нравилось, когда пацаны говорили «колдуй», но я не обижался, потому что говорилось это без всякого умысла.

Я уверен был, что у меня получится. Сон дал необходимый толчок, хотя я всегда чувствовал, когда смогу «видеть». Я прошел по траншее и остановился у полуобвалившейся землянки. Теперь я уже не управлял собой. Я подчинялся какой-то другой силе, и мои действия похожи были на действия лунатика. Я спустился в землянку, пролезая под обвалившимися бревнами, и присел на дощатый лежак, сдвинув рукой еще не сгнившее тряпье. В ушах появился легкий звон, и землянка колыхнулась. Воздух завибрировал, как в жаркий день над асфальтом, и заколебались неясные тени… И все разом исчезло.

Я взял гильзу от противотанкового патрона, подержал ее, бросил и снова сел. И вдруг звон в ушах до боли сдавил мои перепонки, заставляя согнуться. Звон так же внезапно пропал, как и появился, и я увидел окоп, двух солдат: один припал к пулемету, другой стрелял из винтовки. Голова того, который стрелял из винтовки, была коекак перевязана белой тряпицей, очевидно оторванной от рубахи полосой, потому что стоял он у бруствера полуголый, а разорванная нижняя рубаха и гимнастерка валялись рядом. Повязка пропиталась кровью и смешалась с пылью, образуя засохшую грязную корку. Вот раненый оставил ружьё, поднял гимнастерку, достал маленькую записную книжку, вырвал листок, сложил его пополам и стал писать что-то огрызком карандаша, часто поднося его ко рту. Потом свернул клочок бумаги в несколько раз, засунул в пустую гильзу и заткнул пулей, выбитой из целого патрона.

Вся картина виделась мне как замедленное кино. Что-то я видел четко, что-то еле различимо, но картина не исчезала, и я знал, что только моя воля теперь может остановить её.

Раненый что-то беззвучно сказал товарищу, и тот вынул из кармана белую картонку, свернутую пополам, наверно, документ, и отдал раненому. Потом снова взялся за пулемет. Раненый достал из своей гимнастерки точно такую же книжицу, завернул в остатки нижней рубахи, спустился в землянку, огляделся и стал копать саперной лопаткой землю у стенки возле лежака; положил сверток в образовавшуюся ямку, засыпал землей, разровнял и притоптал ногами.

Снова в ушах появился звон, невыносимый, доводящий до исступления. Я зажал уши и через секунду с облегчением почувствовал, что сижу в полной тишине в землянке. Я замерз, и по рукам бегали мурашки гусиной кожи.

— Пацаны! — крикну я из землянки. — Спускайтесь сюда кто-нибудь. Спустился Монгол. Я показал ему, где копать, и мы вместе стали разгребать гильзами и руками землю. Сердце мое радостно забилось, когда появилась грязная от земли обветшалая тряпица, и мы вытащили сверток.

— Есть! — заорал Монгол. — Молоток, Вовец… Огольцы, нашли! Наверху мы развернули тряпку и бережно взяли в руки две тоненькие, из двух плотных листов книжечки.

К обеду мы были дома.

Глава 15

Голубятница Раечка. Катины заботы. Мария Семеновна. Драка с плачевным результатом. Монгол. Немой Бэк. Музей.

Солнце еще только тронуло крыши домов и верхушки деревьев, и еще зыбкая прохлада исходила от земли, и трава поблескивала утренней росой, а мы уже сидели на голощаповском крыльце, будто никуда не уходили с вечера.

Раечка, семидесятилетняя шустрая старуха с утра гоняла голубей. Голуби невысоко вспархивали над голубятней и снова пытались сесть на конек крыши, но Раечка резким пронзительным свистом и шестом, к концу которого была привязана тряпка, поднимала их в воздух, не давая сесть, и краснопегие, чиграши, почтари, турманы, бабочные, наконец, взвились стаей и ушли в сторону, набирая высоту.

Раечка держала голубей всю жизнь, и ее знали все приличные голубятники города. Ее шикарная голубятня, обитая железом, стояла на четырех высоченных металлических столбах и была видна всей улице.