Ох… а я и забыла совсем, что этот странный человек здесь. Он же молчал, как рыба, набравшая в рот воды, всё это время. На мгновение становится страшно за своё едва обретённое, такое хрупкое счастье. Мы же как песчинки перед гневом владык! Нас только двое, а их так много. И невесомое пламя алтарного камня. Что мы сможем сделать, если их общий гнев обрушится на нас единой стеной?
Но кажется, в этот раз у меня жених совсем сумасшедший. Такой, который вообще никого на свете не боится.
— Ваше величество! Простите мою дерзость, но я тут подумал — раз вы здесь… чего тянуть кота за хвост? У вас же есть особые права. Обвенчайте нас с моей невестой прям щас!
Я даже плакать забыла от удивления. То есть как это — сейчас⁈
Дерек гладит меня по спине под плащом и тихо добавляет:
— Не терпится забрать тебя из этого зверинца. Ты-то, надеюсь, не против? Или хотела шикарную свадьбу на тыщу человек и платье размером с корабль?
Молча качаю головой. Я всем этим на всю жизнь наелась по горло. Мне бы прям тут, под этим самым плащом просидеть до конца своих дней — и я буду абсолютно, безоговорочно счастлива.
— Ну вот я почему-то так и подумал.
Зал взрывается гомоном, который перекрывают возмущения обоих королей. Хорошо поставленные командные голоса едины в своих гневных воплях. Да как мы посмели… Это попрание всех традиций… Неслыханно…
От каждого слова я вздрагиваю, будто кто-то забивает гвозди один за другим гигантским молотком.
И тут всё разом стихает, словно зал накрыли магическим пологом тишины.
Император тихонько прокашливается, все умолкают.
Всё-таки есть в этом человеке та самая скрытая мощь, которая не требует шума и грома для того, чтобы напоминать о её существовании. Тот самый центр равновесия, который много лет, с самого момента окончания братоубийственой войны между королевствами, следил за тем, чтобы ни одно из них не возвысилось и не подмяло под себя остальные.
И моё сердце вдруг накрывает целительный покой.
В установившейся звенящей тишине Император начинает говорить — но его неторопливая, спокойная речь обращена не к королям. Не к нам с Дереком — возмутителям всеобщего спокойствия.
Он обращается к моей матери.
— Лия, ты вырастила чудесную дочь! Из-за неё, как из-за тебя в благословенные годы нашей юности, так же ломаются копья и разыгрываются драмы. Знаешь ли, я ничего не забыл! До сих пор грущу, что ты тогда выбрала не меня.
Снова пытается что-то сказать мой отец. Со слепой яростью кабана, тупо прущего через лес, сминая всё на своём пути, напоминает, что выбрала-то Эллия его, и это он отец глупой несмышлёной девицы, которая смеет перечить отцовской воле. И что пора прекращать затянувшуюся комедию, и он не даёт согласия на эту помолвку, и требует немедленно её расторгнуть, а зарвавшегося принца, потерявшего всяческое уважение к авторитетам, отправить в ссылку…
И пока тот говорит, я чувствую, как напрягаются железом мышцы моего жениха под моими ладонями, и беззвучно молю, чтоб он не взорвался в ответ. Потому что тогда точно будет катастрофа. Но Дерек вскипает молча, лишь сжимает меня в руках так, что скоро, наверное, хрустнут мои хрупкие косточки.
А Его императорское величество терпеливо выслушивает все излияния моего отца… а потом не удостаивает возражением ни один из его аргументов, не отвечает ни на одно из требований.
Просто напоминает, что законы в Империи предписывают полную свободу воли вступающих в брак юношей и девушек. И если оба согласны…
Дерек торопливо заявляет, что согласен. Обеспокоенно спрашивает меня в плащ:
— Ты же точно согласна?
— Угу…
— Она согласна!
— Громче! Я не слышу ответ невесты! — со смехом торопит Император.
— А-а-а… она не может громче! Она занята, она ревёт. Слушай, Злючка, ты там рукой что ли махни им…
Высовываю руку из-под плаща и машу. Никогда, и ни за что не покажусь никому в таком виде, как я сейчас. Только Дереку. Ему можно.
Посмеиваясь, Император говорит, что мероприятие несколько затянулось, поэтому раз все согласны, он предлагает пропустить всю длиннющую, предписанную строгим обычаем формулу.
И просто-напросто объявляет нас мужем и женой.
Свечение браслетов на наших с Дереком руках вспыхивает на мгновение, ослепляя. А потом разом стихает, впитывается под кожу без остатка. С удивлением и восторгом смотрю на то, как на моём запястье остается темно-синий узор, будто нарисованный синей краской. Такой не снимешь. Такой — навсегда.
Я не могла ещё пока осознать, что меня только что, вот прямо минуту назад, выдали замуж.
За человека, которого вчера вечером увидала впервые в жизни.
Разве могла я подумать о таком исходе, когда полная сомнений и страхов вступала в заснеженный портал в день своего восемнадцатилетия?
Разве могла предполагать, что буду так безумно, ослепительно счастлива?
Я притихла, реветь больше не хотелось. Хотелось… не знаю, чего-то. Может, прижаться щекой покрепче. Обнять — ещё совсем робко и несмело — обвить руками под плащом своего мужа, прижаться ещё теснее, ведь всё равно никто не увидит, а мне так нужно…