Моя профессия

Аладина схватила стража. Аккорд. Темнота. Аккорд. Свет. На просцениуме опять небольшая сцена. Диалог хитрого Гадателя и подлеца Визиря на фоне занавеса, который висит на красных кольцах, проткнутых длинной золотой палкой. Аккорд. Темнота. Аккорд, Свет. И перед нами прикованный к камням тюремной ямы Аладин. Вверху, на краю ямы, старик стражник. К нему подходит закутанная в покрывало Будур. Мизансцена еще острее. Наклоненная голова Будур. Косы свесились вдоль каменной стены ямы.

– Юноша, ты знаешь, кто я?

– Я узнал бы тебя под сотнею покрывал. Ты царевна Будур.

– Старик, пропусти меня!

– Не смею, госпожа.

Будур откидывает покрывало:

– Повинуйся, раб.

– Повинуюсь, царевна.

Гремят железным звоном замки и щеколды решетки, и царевна входит в тюрьму.

Таким образом, физическое место действия «Волшебной лампы Аладина» – это две прямые двух планов. Переднего и повышенного заднего.

Изображенные места действия меняются, рассекаясь игрой на просцениуме. Счет сюжетных эпизодов ведут секунды темноты.

Пять прямых

Но можно ли считать, что двухплановая ширма это предел необходимости для всякого сюжета, всякой темы, всякой идеи?

Конечно, нет.

Художнику Владимиру Николаевичу Мюллеру, работавшему над спектаклем «Ночь перед рождеством» Гоголя в инсценировке Евгения Вениаминовича Сперанского, нужно было создать образ Диканьки. Заснеженного села в рождественскую ночь. И Мюллер предложил сделать шесть планов: просцениум и пять возвышающихся одна над другой грядок, изображающих сугробы.

По обеим сторонам каждого плана он поставил пирамидальные тополя и хаты, а на последнем – церковку. На каждом плане и хаты и тополя перспективно уменьшались, а церковка была совсем маленькая, и молящиеся выходили из нее тоже совсем маленькие. Сантиметров по десять. Расходились в стороны, заходили за хаты, а из-за следующих хат выходили дублеры, большего размера, и опять расходились в стороны. И снова выходили, увеличившись в размере.

Несли рождественские звезды. Пели колядки: «Ирод царь за Христом гонявся. Вин за ным дуженько гонявся. На сидельци не сдержався, серед шляху обырвався, тай упав на шлях, тай упав на шлях». А планом ниже шли другие колядующие, еще большего размера, и пели другую колядку. И колядки путались, переплетались, наслаивались. Возникал образ большого праздничного села.

И пять планов становились не трюком, не нагромождением, а образом. Не «гениальным» фантазерством, а талантливой фантазией «в законе» сюжета, в образной логике.

А другая тема, другая идея, другой сюжет, если только фантазия «в законе», могут родить совсем новые места действия, не похожие ни на двухплановую ширму «Волшебной лампы Аладина», ни на пятиплановую «Ночи перед рождеством».

Так как рассказ свой я веду не в хронологическом порядке возникновения наших спектаклей, а в порядке рассмотрения различных тем, мне придется вернуться к некоторым из тех спектаклей, о которых я уже рассказывал, но ничего или почти ничего не говорил об их конструктивном решении. Об их «местах действия».

Трансформация физического места действия

Я рад, что наш театр начался с нуля. С полного нуля. Ни сцены, ни зрительного, ни репетиционного зала, ни столярной мастерской, ни мастерской кукол. Ничего. На все про все – одна комната. Не очень-то большая. Пять актеров, три музыканта, два или три рабочих сцены. Как я уже говорил, всего человек десять-двенадцать. Правда, иногда мы играли на сцене Театра юного зрителя, находившегося в том же здании Центрального Дома художественного воспитания детей, что и наша комната, на двери которой, как вы знаете, красовалась маленькая зазнайская дощечка с надписью «Центральный театр кукол».

В этой комнате мы и делали кукол и репетировали. А играли в Домах пионеров и школах Москвы и Подмосковья. Чаще всего кукол и декорации мы таскали на своих плечах. Значит, «место действия» должно было быть предельно портативным, легко пакуемым и могущим возникать в любом помещении, в любом школьном зале, даже если потолок в нем висит над самой головой.

Эта вынужденная портативность и необходимость показывать спектакли в любых условиях заставляли нас быть прежде всего изобретательными.

И, может быть, в этот «бесстационарный» период нашего театра мы сделали наибольшее количество находок. Причем находок по-настоящему творческих.

Вот прошло уже почти полвека, а я не только с удовольствием, но даже с некоторой завистью вспоминаю такие наши первые спектакли, как «Джим и Доллар», «Поросенок в ванне», «Пузан».

Посмотрите на фотографию декорации «Джима и Доллара», созданной художницей Татьяной Борисовной Александровой.

Как видите, место действия по высоте ширм трехплановое и состоит из ряда фанерных щитов. Первый план пониженный и не широкий (за ним играли сидя). В нем рама, в которую сзади вдвигались надписи – названия картин: «Америка», «Африка», «Италия», «Польша», «СССР».