Моя подруга – месть

Марьяна глазам своим не верила: в традиционной позе фараона Тутанхамона на золотом троне восседал поразительно красивый юноша с длинными, ниже плеч, тщательно завитыми иссиня-черными волосами. Его высокий лоб был украшен золотым венцом фараонов – со священной змеей-уреем. Юноша был обнажен до пояса. Тщательно выписаны все изгибы, все линии тела, отливающего матово-мраморным свечением. Истинным шедевром была худая, с длинными пальцами кисть, небрежно упавшая на колени. Пальцы унизаны перстнями, каждый ноготь так тщательно изображен, словно это рекламный плакат маникюрного салона. Губы напомажены, ресницы и веки подведены.

Взгляд прекрасных миндалевидных глаз устремлен прямо в глаза зрителю. В нем тайна – и глубокое равнодушие ко всему на свете, кроме собственной красоты.

Как ни была потрясена Марьяна, она понимала, что перед нею истинное произведение искусства. Натурщик ли смог поднять мастера до высот гения, творец ли облагородил натуру, но каждый мазок этого полотна был положен с высоким чувством.

Марьяна резко отвернулась: не могла больше смотреть в эти переворачивающие душу, обещающие и лживые глаза. Однако от их взора невозможно было спрятаться: изо всех зеркал наплывало прекрасное равнодушное лицо.

Марьяна зажмурилась. Сердце так заколотилось, что пришлось прижать его ладонью.

«Глупости, глупости, – твердила она себе, – быть того не может. Просто похож – ну, случается такое, случается. Просто похож…»

Послышался стук открываемой двери. Рядом громко, трудно вздохнул Абдель, щелкнул расшлепанными сандалиями.

Марьяна с опаской приоткрыла глаза.

Толстый негр изо всех сил старался вытянуться во фрунт перед двумя мужчинами, вошедшими в комнату.

Hа обоих были только шорты, не скрывавшие богатырской стати одного и изящества другого. Hа него-то, на этого другого, и уставилась Марьяна.

Это был тот самый красавец с портрета. Да уж, художник ему не польстил: наяву этот человек оказался еще прекраснее, правда, не столь безмятежно юн. И все равно – невозможно было отвести взгляда от этой изысканной формы носа, изящного абриса губ, невероятно длинных, каких-то нарядных ресниц, огромных сияющих глаз… которые вдруг изумленно расширились при взгляде на Марьяну, а потом сощурились и сделались узкими, беспощадными, точно два лезвия. Белоснежные зубы блеснули в жестоком оскале, нежные, чуть подрумяненные щеки вмиг ввалились, губы присохли к зубам…

Теперь-то он весьма отдаленно напоминал сладкого красавчика на портрете! Зато был поразительно похож на того человека, с которым три года назад в загсе Нижегородского района Нижнего Новгорода развелась Марьяна Лепская, вернув после развода свою девичью фамилию – Корсакова.

Да, перед нею, отражаясь в бесчисленных зеркалах, словно призрак, явившийся из темных бездн былого, стоял не кто иной, как Борис Лепский. Ее бывший муж.

* * *

Одно знала Марьяна о том времени совершенно точно: если бы не Борис, отец умер бы на год раньше. И она помнила об этом всегда, а попытайся Марьяна забыть об этом, мама не дала бы сделать этого.

Она-то, Ирина Сергеевна, и привела в дом Бориса. Встретила его в Центре нетрадиционной медицины, куда погнало ее отчаяние и желание ухватиться за любую соломинку – пусть даже и за сенную труху, за стебель аконита, за иссохший корень родиолы – и чему там еще приписывают целители чудодейственные свойства в борьбе против рака? Пока сидела в очереди к консультанту, разболелась голова, да так, что пришлось зайти в крошечный аптечный кабинетик – здесь же, при Центре. Там хозяйничал изящный, красивый брюнет с внимательными черными глазами и вкрадчивыми манерами. На карманчике его халата болталась бирочка: «Вас обслуживает провизор Борис Ефимович Лепский». Ирина Сергеевна едва не ахнула: Ефим Лепский в достопамятные советские времена служил заведующим обкомовской клиникой, и хоть жены инструкторов были для него мелковатой сошкой – он с самой первой дамой запросто раскланивался и ручки ей целовал, когда та соизволяла наведаться в поликлинику, а не на дом вызывала врачей, – а все же воспоминание из той, благополучной, обеспеченной, стабильной жизни показалось Ирине Сергеевне столь милым сердцу, что она радостно поздоровалась с «провизором Борисом Ефимовичем», спросила об отце и не заметила, как выложила печальную историю своей семьи. Борис был удивительно любезен и внимателен, слушал щебет Ирины Сергеевны не отрываясь: благо в аптеку вошли за это время всего два-три человека, да и те поспешно ретировались, шокированные запредельными цифрами, обозначенными на ценниках.

– Знаете, есть хорошие старинные русские рецепты, – сказал он наконец. – Скажем, сушеные цветы картофеля. Настой корней пиона. Ну и, конечно, аконит. Однако это средство крутое и опасное, в самом деле надо быть осторожным, поговорить со специалистом. Если хотите, я дам его координаты. Ну а сушеные цветы картофеля можно хоть сейчас попробовать.

– Да где же я их возьму? – в ужасе спросила Ирина Сергеевна: на дворе стоял февраль.