– Ой, смяла твою бутоньерку, – с сожалением замечаю я, глядя на поникший цветок в петлице, и нехотя отстраняясь.
– Черт с ней, – отмахивается Астахов.
– Не ругайся! Не после венчания, – замечаю строго, желая насколько можно продлить странное, невыразимое чувство, что окутало меня в момент обряда и не отпускало вот уже несколько часов. В своей проповеди венчающий нас отец Алексей сказал, что мы прошли через сакральное таинство, во время которого церковь призывает Господа благословить семью. И я почему-то свято верю, нет, не так, я чувствую каждой клеткой своей души, что это в самом деле случилось. Мы с Георгием будто сами стали частью чего-то высшего. Непостижимого и прекрасного.
Астахов проходится по моему лицу взглядом. Касается щеки.
– Извини. Ты права. Вот неспроста дед пугает меня геенной огненной. Так и говорит – мол, будешь ты, Георгий, после смерти лизать в аду сковородки, – ухмыляется он и тут же становится серьезным. – Впрочем, теперь у него появилась надежда.
– На что?
– На то, что такая святая женщина, как ты, спасет меня от этой незавидной участи.
Несмотря на то, что наш диалог носит скорее шутливый характер, в глазах Астахова нет никакого веселья. Их затопила нежность, которая ощущается как нечто теплое, живое и дышащее. Простирающееся между нами. Горло перехватывает спазм. Это почти невыносимо. Я откашливаюсь:
– Думаю, он тебе это озвучил до того, как выслушал мою исповедь, – с трудом выдавливаю шутку в ответ. Астахов откидывает голову и смеется. А после накрывает мой затылок ладонью и, прижавшись лбом к моему, шепчет как будто даже с отчаянием:
– Господи, женщина… Ты хотя бы понимаешь, как я тебя люблю?
– Очень хорошо представляю. Потому что чувствую к тебе то же самое.
– Это лучшее, что ты могла придумать в этой ситуации. Не то бы…
– Да-да, – закатываю глаза. – Я знаю.
– А я – нет. Не знаю, как бы жил без тебя.
– Для самого неромантичного человека из всех, что я знаю, ты удивительно складно говоришь.
Астахов молча обнимает меня за плечи, с силой прижимает к себе, и некоторое время мы стоим, наблюдая за гостями, любезно принявшими приглашение на свадебный банкет. В храме же… в храме были только самые-самые близкие. Наши дети, Святослав Алексеевич с Галкой, Макс с Нютой, которые всю церемонию держали на вытянутых руках короны у нас над головами, и… все.
– Похоже, у отца с твоей Галиной все серьезно.
– А тебя это удивляет?
– Еще как. Ей сколько?
– Сорок четыре. Как и тебе.
– Вот именно. Сорок четыре! Ужасно много, обычно батя встречается с вчерашними школьницами.
– Может быть, он, наконец, остепенился.
– Каких только в мире ни бывает чудес. – Георгий качает головой, но я не вижу в нем и сотой доли того презрения и демонстративного равнодушия, которым тот щедро одаривал отца еще совсем недавно. Возможно, он нашел в себе силы простить? А если так, интересно, что его к этому подтолкнуло?
– И с каких это пор сорок четыре – это «ужасно много»?
– С тех самых. Жизнь все быстрей идет. Не успеешь оглянуться и…
– Сорок пять? – смеюсь неприкрыто, счастливая просто до безобразия.
– Пустозвонка, – беззлобно выдыхает Астахов и целует меня в макушку. – Я к тому, что, наверное, надо как-то ускоряться. Если мы хотим…
– Чего?
– Родить еще кого-нибудь.
– Серьезно? – закусываю губу. Сердце трепыхается в груди пойманной птицей.
– Ты же сама говорила, что с возрастом биологический материал эм… ну, все хуже.
– Это когда такое было?
– Когда-когда! Когда мы впервые встретились в ресторане. Ты меня прямо обвинила в том, что я стар и не вышел рожей. И в том, что ты вообще хотела блондина.
Округляю глаза. Поверить не могу, что он такой злопамятный. Хотя чему я удивляюсь? Наступила на больную мозоль мужику…
– Жора, я это сказала, находясь в расстроенных чувствах. И ничего такого и близко не имела в виду.
– Ты сейчас пытаешься увильнуть, да?
– От чего?
– От разговора о детях. Ты не хочешь? Я рано об этом заговорил?
– Эм… С точки зрения биологии? Да. Наверное. Для того чтобы женщине восстановиться после грудного вскармливания, должен пройти хотя бы год. Плюс такая маленькая разница между детьми…
– Так ведь не факт, что сразу получится. Возможно, нам вообще придется обратиться в клинику… – С ужасом округляю глаза. – Хотя нет. Туда мы не пойдем, ты права. Криворукие идиоты! Я им еще за прошлый раз иск не вкатил.
– Если бы не эти идиоты, мы бы, возможно, никогда не встретились.
– Именно поэтому они до сих пор живы, – как для глупенькой, снисходительно растолковывает мой муж. Я смеюсь. Ну, до чего же счастливый вечер… Голова кругом. – Эй! Тебе нехорошо? – пугается Жорка.
– Голова закружилась.
– Это все духота, – он оглядывается на окно, дергает створку. – Посиди здесь. Я сейчас принесу чего-нибудь холодного выпить. – И скрывается в толпе гостей, прежде чем я успеваю сказать, что со мной уже все в порядке.