Моя плоть сладка

Коннорс взялся за подсчеты. Перед отъездом у него было сто тридцать два песо, двести сорок пять он получил от Эстебана. Номер и завтрак в «Моралесе» стоили двадцать четыре песо. Шесть он истратил на цветы, одиннадцать – на ром и кока-колу, сорок пять – на шаль. Его костюм и шляпа обошлись ему в тридцать шесть песо, юбка и блузка для Элеаны – около восьмидесяти. Потом еще билеты на автобус… Еда по прибытии сюда – шесть песо. Восемь он отдал за комнату… После всех подсчетов получалось, что остаться должно немногим более ста песо, то есть восемнадцать долларов, чтобы оплатить еду, номер и билеты на автобус до границы со Штатами.

Коннорс проверил содержимое своего бумажника. Он не ошибся в расчетах – плюс то немногое, что оставалось у Элеаны в сумочке.

Он положил деньги на кровать.

– Вот все, что мы имеем.

Элеана вскрикнула. Она поняла, что он хотел этим сказать. Нельзя было и думать о том, чтобы поменять дорожные чеки. Никакой клочок бумаги не был для них столь компрометирующим во всей Мексике, как эти чеки!

На них стояло имя Элеаны.

Глава 5

Коннорс снова откинулся на кровать.

– Нечего прятаться от правды. Мы в грязной ситуации. Наши приметы разосланы по всем городам Мексики, и теперь вся полиция поднята на ноги, вплоть до самой границы. Ты никому не можешь телеграфировать, чтобы попросить денег?

Он предложил Элеане затянуться его сигаретой. Она сделала затяжку и ответила:

– У меня есть мама и дядя Джон. Но они не вышлют денег на имя Гомес. Кроме того, я не хочу впутывать их в эту историю.

Коннорс забрал свою сигарету. Они прописались в Урапане как сеньор Смит и сеньорита Браун. Но Эстебан знал настоящее имя Элеаны: в ее старом чемодане, оставленном там, было полно всяких писем. Тогда он подумал о Шаде. Может быть, Шад сможет устроить ему аванс и выслать телеграфом деньги, если Эд согласится с ним сотрудничать? Он может вызвать Шада по телефону утром, и тогда ему не придется указывать свое имя. Но вот вопрос – захочет ли Шад бросить ему эту подачку, и подачку достаточно большую, в которой он так нуждался?

– Мне кажется, я придумал, – проговорил Коннорс. – Я позвоню своему агенту и попрошу его занять для меня денег.

– И он сделает это?

Не стоило посвящать девушку в свои сомнения.

– Конечно, сделает, – ответил Коннорс.

Он оделся и спустился в кафе, в котором они закусывали накануне, купил там холодного цыпленка, горячего вареного мяса и две полные бутылки с кофе. Возвращаясь к себе, Коннорс встретил индианку и дал ей еще восемь песо, предупредив, что они с сеньорой сохранят за собой комнату по крайней мере еще на одну ночь. Лицо индианки выразило восторг.

Завтрак оказался вкусным – они уничтожили все и остались очень довольны. Потом легли поспать. Уже наступил вечер, и колокола по-прежнему звонили, когда Элеана проснулась и, прижавшись к Коннорсу, поцеловала в мочку уха.

– Хочешь, я скажу тебе что-то?

Коннорс крепко прижал ее к себе.

– Что же?

– Ты мне очень нравишься!

Элеана перестала целовать Эда в ухо и начала его кусать. Потом их тела прижались друг к другу, и, разговоров уже не было.

Когда совсем стемнело, они встали, оделись и пошли обедать. Коннорс рассчитывал, что никто не обратит на них внимания, пока они будут в стороне от посещаемых туристами мест и пока Элеана не попытается заговорить по-испански. Он посоветовал ей заплести две косы и перекинуть их на грудь. Это делало ее еще более молодой и похожей на мексиканку, но стоило ей открыть рот, как легкий акцент выдавал в ней жительницу Миссури.

После обеда они побродили у витрин магазинов, потом, уже после девяти часов, гуляя по маленькой улочке, попали, на празднество, и Элеана захотела покататься на деревянной лошадке: Коннорс купил ей несколько билетов и остался стоять, опираясь на стену. Опустив поля своей шляпы, он смотрел, как она вертелась на карусели с округлившимися от удовольствия глазами.

Элеана не притворялась, что забавлялась, она действительно веселилась. Маленькая брюнетка не была аморальной или безнравственной. Она просто не знала удержу. Эта «женщина, обнаженная и чистосердечная, не стыдилась мужчины во все времена», с тех пор как змея-искусительница пробудила в ней естественные потребности.

И невольно, как тогда в Урапане, его охватила грусть.

Какого дьявола, кого следует жалеть – его или Аллана Лаутенбаха?

В крохотной телефонной кабинке можно было задохнуться. Связь работала отвратительно. Телефонистка на станции междугородных переговоров отказалась принять предварительный заказ. Когда, наконец, Коннорс добился соединения с Шадом, тот решил, что Эд пьян, и Коннорсу пришлось потратить еще пять песо, чтобы убедить своего агента, что он совершенно трезв.