— Это не твой ребёнок, Райнер! Он мой и Дилана! — выкрикиваю, пытаясь скинуть его руку, но у меня ничего не получается. Его хватка, наоборот, усиливается, а взгляд становится темнее, намекая, что делаю неправильно.
— У тебя не может быть ребёнка от этого сопляка, кошка, — с притворным спокойствием говорит он, продолжая гладить мой живот. — Я позаботился об этом.
— Что? Не понимаю? — тихо шепчу со сбивчивым дыханием. — Прекрати это, Райнер!
— Помнишь ту таблетку, что я дал тебе в тот день, когда ты решила поиграть в медсестру, чтобы почувствовать себя главной? — спрашивает он меня, оставив в покое живот, переместив своё внимание на мою руку. Аккуратно взяв моё запястье, нащупывает пульс. — Успокойся. Твой страх может навредить моему сыну.
— Таблетка, которую я заставил тебя тогда выпить, была лекарством, прерывающим любую беременность, — поясняет мужчина. — Шансов, что ваш с Диланом ребёнок мог выжить, практически нет.
— А потом я пила противозачаточные, — напоминаю ему. — Чтобы от тебя не забеременеть.
— Глупышка… — тянет он, рассмеявшись. — Ты пила гормональные, чтобы точно забеременеть и родить мне наследника, — произносит он, переворачивая всё, что было в моей голове, вверх ногами. Выворачивая ситуацию так, что, получается, всё, что было последний год — это шахматная игра, в которой я выступила пешкой, сама того не осознавая. А мой хозяин, Райнер, управлял и играл мной всегда…
— Ты врёшь!
— Не вру, — спокойно отвечает, наблюдая за смятением на моём лице. — Я обыграл тебя, кошка. Сделал так, как хочется мне.
Его взгляд и манера держаться сохранились, даже, несмотря на время, проведённое за решёткой. Он всё также волнует меня, а его близость учащает моё дыхание, напоминает о той страсти, что бушует между нами, стоит нам встретиться глазами.
— Мы с Диланом делали тест, и он показал, что малыш от него! — не унимаюсь, не веря, что всё именно так, как он говорит.
Я же не могла быть настолько слепа. Да и тест показал, что Райнер ребёнку никто, а здесь этот подлец заявляет, что я глупая, слепая и… обманутая.
— Твой сопляк тоже знает от кого малыш, Амалия, — разрушает последнюю надежду на честность Дилана, но я не хочу ему верить. — Он намеренно подделал результаты и знает, что ребёнок не его…
— Ложь!
— Правда? — удивлённо восклицает Райнер. — Ты уверена?
— Уходи! Вон!
— Пока я не заберу всё, что принадлежит мне, я не уйду, Амалия, — спокойно проговаривает, опустив взгляд на мой живот. — Хочешь ты этого или нет, но ты оказалась оружием в моей войне. Ты сама влезла туда, куда не стоило, поэтому закрой рот и помалкивай, пока я буду помогать тебе сохранить моего сына.
Смотрю на него и верю: что я могу любить его и что сделала это. Своими же руками вытащила его из тюрьмы, дав ему возможность продолжить мучения надо мной. А может быть, я — мазохист и подсознательно хочу получать боль, которую он мне причиняет? Моральную, физическую, душевную, ощутимую кожей и… Что если я подсела на Райнера, как на наркотик, и хочу быть в его руках? Учёные это называют стокгольмским синдромом? Когда жертва влюбляется в мучителя? Что если это он? Но нет… Я сразу же почувствовала влечение к мужчине…
— Зачем ты это сделал? — тихо задаю вопрос. — Зачем начал играть со мной?