Мысль о поцелуях и объятиях с Лерой мне даже в голову не приходила, хотя я имел уже некоторый опыт общения с девочкой. Ту девочку звали Сашей. Это было полгода назад, когда я оканчивал школу, здесь же, в Тимирязевском районе. Та моя избранница (на самом деле, скорее, она избрала меня) была с Пасечной улицы, комсомолка, активистка, вела себя свободно, раскованно. Мы целовались, и моя ладонь иногда, будто невзначай, касалась Сашиной груди, но на большее я не отваживался. Моя нерешительность, скорее всего, вызывала у нее досаду.
Летом наши встречи постепенно сошли на нет. Я с такой неохотой покидал импровизированное футбольное поле в парке «Дубки» (тогда эта дубовая рощица еще никак не называлась). Воротами для каждой команды служили стволы двух не слишком удаленных друг от друга деревьев. Между «воротами» — в центральной части площадки — стояло еще несколько мощных дубов, стволы которых нападающим приходилось обводить при атаке, словно защитников противоположной команды.
Покинув игру, я нервно поглядывал на часы, потому что до встречи с Сашей оставалось совсем ничего, нужно было бежать.
Да, это были совсем другие отношения…
А с Лерой у меня светлело на душе и казалось, что я нахожусь в полете — так все внутри ликовало и пело.
На лекциях я неизменно садился поближе к ней, чтобы при случае шепотом пояснить ей какую-нибудь мысль преподавателя, если она ее не поняла или не расслышала. Или самому обратиться к ней за разъяснением.
В институтской многотиражке появилось мое стихотворение, обращенное к Лере:
Стихотвореньице-то было неказистое, вообще никакое, но приятели по литобъединению, одобрительно похлопывая меня по плечу, изрекали:
— Молодец, старик, смело, искренне!
А мои и Лерины однокурсники понимающе улыбались при встрече.
Но у Леры были и другие поклонники. На институтском новогоднем вечере, который проходил в клубе парфюмерной фабрики «Свобода», ее активно приглашал на танец один старшекурсник с канадским коком и в стильном костюме. Я не умел танцевать (что-то у меня внутри противилось этому занятию) и потому стоял у стенки рядом с одной из Лериных подружек, которая не пользовалась успехом у кавалеров. А этот то и дело приглашал Леру и во время танца прижимал ее к себе.
И вдруг в конце вечера Лера подошла ко мне и попросила:
— Проводи меня, пожалуйста, а то этот еще привяжется.
«Этот» ей, видимо, не очень нравился.
Мы шли вдвоем по заснеженным улочкам, и сердце мое тихо пело. Где-то в переулках за Палихой нас встретила Лерина мама — ей Лера успела позвонить из телефона-автомата, когда мы выходили из клуба…
Новый год я встречал в компании бывших одноклассников. Лера — дома, с родителями. Но я успел сбегать к магазину у трамвайной остановки, где стоял единственный на всю округу телефон-автомат, и позвонить Лере: у нее дома был телефон.
Новый год не принес никаких изменений, мы продолжали дружить. К отношениям более серьезным я еще готов не был…
«Да, так оно и было!» — подтверждаю я сам себе, прервав на миг свои воспоминания. Очень хочется курить! Я извлекаю из пачки «Мальборо» сигарету, щелкаю зажигалкой, затягиваюсь. Форточка открыта. Я всегда держу ее открытой. В стеклах книжного шкафа, стоящего напротив письменного стола, отражается облачко дыма, которое я, куря, выпускаю изо рта.
Мне вспоминается поездка на картошку в подмосковный совхоз — это было уже на следующем курсе. Я с однокурсниками целыми днями гнулся на картофельном поле, выковыривая из земли оставшиеся после прохода комбайна картофелины. Лишь вечером можно было пройтись по деревне, хватануть в своей компании теплого и одуряюще вонючего деревенского самогона, а потом зайти в гости к девочкам, которые угостят парным деревенским молоком!
Однажды мы гуляли с Лерой по темной деревне (некоторые окна еще тускло светились), и, рассказывая какую-то смешную историю, я вдруг остановился, замолчал. А потом, глядя ей в глаза, выпалил, словно прыгнул с обрыва в холодную реку:
— Лера, я тебя люблю!
И замер, чувствуя, как сердце в груди то взлетает, то падает.
Лера никак не изменилась в лице, только губы немного дрогнули, будто она хотела что-то ответить. Но не ответила.
Еще какое-то время мы шли рядом молча. Потом она попрощалась как ни в чем не бывало и пошла к своей избе. Я был обескуражен, я чувствовал, что совершил какую-то непростительную ошибку…
Летнюю практику Лерина группа проходила в Ленинграде, на мехзаводе. Я писал ей письма с неизменным «целую» в конце. Пару раз она что-то ответила. И вдруг осенью, когда после каникул мы впервые встретились в вестибюле института, Лера, осторожно взяв меня за руку, сообщила:
— Ты не обижайся, мы с Аликом (Алик учился с Лерой в одной группе), ты ведь знаешь его? Мы с ним недавно поженились. Но я хочу сохранить дружбу с тобой.