Моя особенная девочка. Я тебя нашел

Это тюрьма. Самая настоящая тюрьма только для элиты, если тех, кто сюда попадает, можно так назвать. Нет тяжелых железных дверей, просто решетки, через которые отлично видно обстановку внутри. А там кровати с ортопедическими высокими матрасами, пледы, кресла, телевизоры и даже занавески на окнах.

Не такого я ожидал для этой сволочи. Для него хочется как минимум такого же Ада, через который протащили нас с Аней.

Кажется, я стал жестоким и мстительным.

Конвоир останавливается возле одной из решеток. В камере на кровати лежит мужчина. Его лица не видно за книгой, которую он держит в руках.

Вадим Юрьевич сжимает мое плечо. Дернув им, скидываю его ладонь. Не сейчас.

В эту самую секунду мне хочется совсем другого — остаться наедине с тем, кто отлично чувствует и слышит наше присутствие, но даже не шевелится, продолжая делать вид, что у него в руках невероятно занимательное чтиво.

— Эдуард Михайлович, посетитель, — сообщает ему конвоир.

Забавно. Я мог бы быть Максимилианом Эдуардовичем. Из груди сам собой вырывается нервный смешок.

Мужчина лениво откладывает книгу, садится на кровати, внимательно на меня смотрит. А я на него.

— Ни хрена не похож, — нарушаю тишину первым.

— Да нет, как ни странно, похож, — скалится он. — Ну здравствуй, сын. Познакомиться пришел?

— Типа того, — подтверждаю кивком головы.

— У вас пятнадцать минут, — сообщает конвоир.

Открывает решетку, пропуская в камеру только меня. Сам отходит так, чтобы я его не видел, а вот Каменский остается контролировать ситуацию. Зря, нас все равно закрыли, и он ничего не сможет сделать.

Мы с «отцом» почти одного роста. Я ниже всего на пару сантиметров. Очень удобно смотреть в его зеленые глаза. Я другого сходства между нами не вижу, но мне и этого не хочется. С этим человеком я не хочу иметь ничего общего. Это просто биоматериал, и то не самый качественный.

Напряжение в камере нарастает. Вокруг нас словно появился плотный пузырь, заглушающий внешние звуки. Игра в молчаливые гляделки затягивается.

Я сжимаю в руке костыль, который был взят с собой с другой целью. Его у меня не отобрали. Будут умнее.

Перехватываю его удобнее и со всей дури, что во мне сейчас есть, наношу снизу удар прямо ему в челюсть.

— Макс! — раздается крик Каменского.

А мой «отец» мешком падает на пол. Из его рта стекает струйка крови. Скорее всего прокусил язык. Радует, что несмотря на дезориентацию, он остается в сознании. Значит услышит.

— Это тебе за мать! — заношу костыль для еще одного удара, но меня скручивает влетевший в камеру конвоир и под «Осторожнее, осторожнее с ним» от Каменского тянет из камеры.

Меня, как котенка, швыряют в руки Вадима Юрьевича.

— Дурак. Ой, дурак, — нервно смеясь, он прижимает мою голову к своему плечу. Тяжело дыша, позволяю себя успокаивать таким непривычным способом. — Полегчало?

— Не знаю пока, — отстраняюсь от мужчины.

— Как я сразу не догадался, зачем тебе эта встреча? Ладно, — хлопает меня по лопатке, — поехали отсюда и матери ничего не говори. Она нас с тобой обоих отметелит тогда твоими же костылями.

— Это точно, — пришла моя очередь нервно рассмеяться. — Что мне за это будет?

— Ничего не будет. Я решу, не заморачивайся.

Благодарно кивнув ему, сажусь в машину. От адреналина прилично потряхивает. Закрываю глаза, стараюсь выровнять дыхание.

— Куда дальше? — интересуется севший за руль Каменский.

Даю ему адрес. Он устало вздыхает.

— Питомник? Ты серьезно? Вам мало Грома?

— Я Ане обещал подарить собаку, если мы выберемся. Не вы ли меня учили держать данное слово? — приоткрыв один глаз, смотрю на Вадима Юрьевича.

Он снова вздыхает и заводит машину.

А через час мы уже за городом в питомнике для хаски. Я долго выбирал щенка по каталогу на сайте, но в итоге все поменялось, как только нас запустили в вольер. К моим ногам кинулся комок шерсти с яркими голубыми глазами.

— О, Анька, — рассмеялся ее отец.

— Да-а-а, — довольно поднимая за шкирку маленький электровеник, у которого хвостик вот-вот оторвется, если он не прекратит им так интенсивно вилять. — Пойдешь со мной? — глажу мелкого по спинке. Он облизывает меня в нос, и решение дается совсем легко. Это наша с Аней собака на все сто процентов. Берем!

Эпилог

— Ну что, на сегодня все в силе? — раздается в трубке сонный голос Севера.

— Угу, — тоже только глаза открыл. — В пять в кафе на набережной.

Сбрасываю, растягиваюсь на кровати и поворачиваюсь на бок. Аня спит, разметав по соседней подушке светлые волосы. Обнаженная спина до лопаток накрыта простыней. Невесомо провожу подушечками пальцев вдоль позвоночника. По ее светлой даже сейчас, в августе, коже бегут мурашки. Она передергивает плечами, открывает свои красивые глазки.

— Доброе утро, — довольно улыбаюсь.

— Авдеев, слепишь, — хрипло смеется она.

Разворачивается, утягивая за собой простыню, стараясь прикрыться.

Лежим, смотрим друг на друга. В ногах ворочается Шуршик. Эта подросшая шерстяная пакость опять пробралась в дом и влезла на кровать. И как нашел только? Обычно он спит у Ани, а в моей комнате с разрешения мамы все еще ночует Гром.