Моя новая маска

Чем ближе к центру города мы двигались, тем меньше встречалось людей, закутанных как мы с Линком. Зато чаще попадались дородные мужчины в полураспахнутых шубах, сшитых мехом внутрь и крытых дорогими тканями, женщин в многослойных теплых юбках и коротких меховых жакетках, с весьма элегантными меховыми шапочками на сложных прическах. Больше становилось стеклянных витрин, освещенных, как ни странно, газом. Встречающиеся нам коляски и кареты, были значительно роскошнее нашей. У меня невольно назрел вопрос:

— Линк, а что, наш дом находится в районе для бедных?

Он удивленно воззрил на меня и ответил:

— Ты что, Элен?! У нас же не дом, а усадьба.

За то время, что нам понадобилось на дорогу до конторы законника, я успела узнать у Линка, что когда-то наш дом считался роскошным загородным поместьем, но, еще до его рождения, город, быстро растущий в ту сторону, поглотил это поместье и прихватив большую часть земель, продолжил свой рост. Теперь самым ценным в нашем особняке был не сам дом, а огромный сад, который к нему прилегал. Когда Линк был совсем маленьким, родители часто приглашали гостей летом и отец очень любил выслушивать дифирамбы царящей вокруг цветущей зелени, клумбам и статуям.

— Там некоторые деревья еще при муже прабабушки сажали! — Несколько восторженно рассказывал мне брат.

Контора законника, к которой мы подъехали, располагалась на втором этаже, довольно богатого здания с лепниной и огромном магазином одежды на первом этаже. Строгая вывеска на торце здания гласила: «Государственный законник, кёрст Форшер. Консультации по любым вопросам».

Оставив, извозчика дожидаться, мы поднялись по широкой лестнице с красивыми коваными перилами, устланной слегка потертой ковровой дорожкой в большую и светлую приемную.

За элегантным резным бюро сидел фатоватый мужчина лет тридцати пяти, отечно-бледный, с тоненькими, подбритыми в нитку, тщательно завитыми усиками. Кинув на нас один только взгляд, он снова уткнулся носом в какой-то журнал, куда мелким, бисерным почерком, вносил записи. Нам же оставалось только любоваться на тщательно зачесанную плешь.

В приемной было тепло, стояла недешевая мебель — несколько кресел и диванчик для посетителей, обитые бархатом, высокий резной шкаф со множеством маленьких ящичков, напоминающий собой картотеку. У входа в комнату — массивная дубовая вешалка, где, очевидно, посетители могли оставить верхнюю одежду.

Однако центром и смыслом этой комнаты были роскошные двойные двери, ведущие в святая святых — кабинет кёрста Форшера. Это были двери с большой буквы «Д», покрытые сложным рисунком, щедро позолоченные, отбрасывающие надраенными «в жар» ручками солнечных зайчиков в глаза посетителям.

Молчание все затягивалось, и я потеряла терпение:

— Любезный, может быть вы соизволите оторваться от ваших, несомненно — важных бумаг, и обратите на нас внимание?

«Любезный» поднял на меня чуть вытаращенные темно-карие глаза, картинно-изумленно вскинул редкие бровки и надменно ответил:

— Разговор с кёрстом Форшером стоит целый ферк.

— У вас найдется сдача с пять ферков или мне придется собирать мелочь?

Базедовые глазки секретаря стали, как мне показалось, еще выпуклее. Бледные щеки окрасились пятнистым румянцем, и он несколько смущенно забормотал:

— Конечно-конечно… Впрочем, пожалуй — нет… Но я, безусловно, готов сбегать и разменять! Прошу не волноваться, почтенная кёрста! Когда вы выйдете сдача уже будет готова!

После этого он вскочил, метнулся к роскошным дверям, деликатно постучал, и приоткрыв узкую щель, протиснулся туда. Положив на конторку монету в пять ферков, я усадила Линка в кресло, расстегнула заколку и небрежно бросив плед на подлокотник дивана, присела рядом.

Впрочем, ждать долго мне не пришлось. Буквально через минуту обе створки широко распахнулись и сияющий любезной улыбкой секретарь, проводил меня в «святилище», бесшумно закрыв за мной двери. Раздался хрипловатый, какой-то каркающий голос:

— Прошу садиться, кёрста. Слушаю вас.

Кабинет законника вовсе не был так роскошен, как обещали золоченые двери в приемной. Удобный письменный стол с красивым бронзовым подсвечником, которым сейчас не пользовались, точная копия чернильного прибора отца Элен, и несколько стопок бумаг, с которыми сейчас работали.

Книжный шкаф, прячущий за стеклом солидные тома, две открытых этажерки, заполненные стопками битком набитых кожаных папок и уютно потрескивающий в углу камин. Стены были обтянуты светло-серой тканью, что делало помещение несколько скучным.

Больше всего кёрст Форшер напоминал мне Зиновия Гердта — те же черные кустистые брови при высоком, залысом лбу с крупными морщинами, то же «складчатое», чуть обезьянье, умное лицо. И внимательный взгляд небольших глазок.

Беседа с кёрстом Форшером оказалась весьма плодотворной. Не все из того, что он сказал, мне понравилось, но радовало уже то, что почтенный кёрст, хоть и стребовал за свои услуги весьма солидную сумму, обещал лично заняться моим делом.