Моя незнакомая жизнь

– Ты спятил? Я никогда ничего подобного ему не давала.

– Да, не давала. Он сам взял.

Все это напоминает диалог слепого с глухим.

– Рустам, ты все-таки спятил. У меня никогда не было никакой коричневой записной книжки, тем более что я никогда не пишу карандашом – меня раздражает звук, который возникает. Но даже если бы и была… Зачем кому-нибудь понадобилась моя старая записная книжка? Что ты там хочешь найти?

– Собственно, книжка та не твоя, а, возможно, твоего деда, потому что записи в ней датируются сорок третьим – сорок четвертым годом.

– У дедушки не было никаких записных книжек, он едва умел читать – не пришлось ему учиться. Что-то ты путаешь.

Как же, путает он… Это я – курица безмозглая. Речь идет о записной книжке Матвеева, старого убийцы, чьи останки уже небось сгнили в шахте лифта на Ганином болоте. Я тогда взяла его блокнот, хотя там не было ничего интересного – колонки цифр, и все. Но выбросить его было как-то не с руки, вот и валялся он у меня, переезжая вместе со мной с места на место. А когда я купила эту квартиру, осел в том ящике письменного стола, где я храню мелкие вещи, выбросить которые рука пока не поднимается. Как Витька мог завладеть блокнотом?

А, знаю, как. Когда-то, года полтора-два назад, Витька ночевал в моем кабинете на тахте – я тогда случайно столкнулась с ним. Вадика дома не было, он и заглянул на рюмку чая, и засиделись мы допоздна. Вот и уложила я Борецкого в кабинете на тахте, хоть тот и смотрел на меня проникновенным взглядом. Но мне на его взгляды было чихать с пожарной вышки, так что Витька переночевал и упорхнул в пространство. Однако, как теперь выяснилось, успел порыться в ящиках стола.

– Рита…

Ох, Игорь, хоть ты не лезь. Потому что я сейчас начинаю кое-что понимать, и то, что я понимаю, совершенно мне не нравится.

– Рита, о чем ты думаешь?

– Ни о чем. Игорь, я представления не имею ни о какой записной книжке.

Ну, это я только так говорю. Конечно же, речь о блокноте старого диверсанта, в котором были записаны коды замков в бункере и один бог знает, что еще. Я никогда толком не пыталась в тех цифрах разобраться, и, видимо, зря. То, что казалось мне когда-то филькиной грамотой, возможно, стало бы ясно сейчас. С возрастом здорово меняется восприятие.

– Извини, Рита, но я тебе не верю. – Рустам смотрит на меня недобрым взглядом. – Эта записная книжка мне очень нужна, и я уверен, она у тебя.

– Ну, конечно, иначе бы сюда не пришел. Сначала ты попытался меня соблазнить, нажав на психику воспоминаниями о прошлом, а когда пришел Игорь, решил разыграть карту откровенности в надежде, что уж ему-то я скажу то, что ты хочешь знать. Рустик, ты болван! Раз вы с Витькой влезли в дела с раскапыванием старых захоронений и другими такими материями, то я тебе точно не помощница. Другого ответа у меня нет. И даже если бы у меня был тот блокнот, о котором ты говоришь, то сейчас у меня его нет. Да и не понимаю я, о чем ты, блин, талдычишь всю дорогу!

– Все ты понимаешь. – Рустам встал. – Просто не хочешь отдать. Рита, книжка мне очень нужна!

Панков тоже поднимается.

– Кто-нибудь мне объяснит, что происходит? О какой записной книжке речь?

– Она знает. – Рокер яростно встряхивает головой. – Знает, потому что Витька взял ее именно у нее. Тайком, конечно, потому что сразу сообразил, что это такое. Мы с ним тогда уже хорошо поимели с раскопок, видели разные вещи, а тут этот блокнот. Борецкий практически все записи расшифровал и заявил: «Трофей мой, все, что найду, будет мне. Возьму с собой только Ритку, она место знает. Да и блокнот ее, так что она в доле».

– Рустик, выпей водички, у тебя с головой проблемы. Бормочешь что-то…

Гитарист резко обернулся от окна, тяжело дыша.

– Рита, если ты не отдашь мне блокнот, мне конец.

– Уже говорила, но для тех, кто в танке, повторю: у меня нет того, о чем ты говоришь. Не имею представления ни о каком блокноте. Я не видела Витьку больше года, и что бы он тебе ни говорил о наших якобы отношениях, все – вранье сплошное. Зачем Борецкий врал, не знаю, а у него уж не спросить, так что прими это как данность и прекрати ныть.

– Рита, я не хотел тебя обидеть.

– Ну, да. А вышло… то что вышло. Посему проваливай из моего дома и никогда больше не появляйся. Мы изменились – ты, я, жизнь, и нам нечего сказать друг другу.

Рустам горько усмехается.

– И тебе даже не интересно, что именно я мог бы тебе рассказать?

– Честно? Нет.

– Мне интересно, – подает голос Игорь и зажигает конфорку под чайником. – Так что давай, повествуй.

– Только без меня! – Я поднимаюсь, но рука Игоря по-хозяйски обнимает меня и усаживает обратно. – Что это ты себе позволяешь?

– Сядь и немного помолчи. Ты иногда бываешь ужасна.

Мне хочется запротестовать, выставить из дома их обоих… Но Панков не убирает руку, и мне неожиданно приятно чувствовать ее тепло. Да и дело оборачивается как-то так, что без Рустама нам каши сейчас ни за что не сварить.

– Я должен был догадаться. – Рустам снова напустил на себя невозмутимость. – И как давно вы вместе?

– Ну…