Моя необработанная форма

«Сладкая», которой было уже далеко за сорок, игриво и с благодарностью заглянула мне в глаза. Взяла меня под руку, мы сошли с трассы и пошли черной улицей мимо черных домов, черных окон с черными стеклами. В голове моей тоже почернело. Кровь моя в эту минуту, я уверен, тоже изменила цвет. Теперь и она стала черной, медлительной, грязной.

Блядь привела меня в какие-то мерзостные трущобы. Вот оно, реальное дно жизни. Из окон доносились брань и пьяные крики. Под ногами шныряли крысы. Ветер носил по мостовой смятые газеты с мордашками политиков и местечковых селебрити. На одной из обосранных газет красовалась физиономия местной знаменитости, беллетриста, рекламирующего свой новый роман. Читал я его книги. Говно. Говна на этой улице разметано было много. Все это женщину нисколько не смущало, а, кажется, наоборот, веселило. Мне было досадно видеть, как она радуется тому, что ей больше не придется сегодня стоять на холоде и нашелся кто-то, кто не побрезговал лечь с ней в постель. Впрочем, я еще не был уверен, что я на это решусь! Бедняжка всячески пыталась припрятать радость, но она проявлялась во всем: и в голосе, и в поведении, и в беззубой улыбке, то и дело возникавшей на ее одутловатом лице.

– На этот квартал нужно сбросить атомную бомбу! – попыталась пошутить проститутка, но шутка ее не прошла, и мы продолжали идти в гнетущей тишине. Пройдя несколько темных улиц, мы вышли к тупику. Перед ее дверью лежал человек. Поза его была такой неестественной, что я невольно вздрогнул и отшатнулся, в первое мгновение мне показалось, что мы набрели на труп. Он и вонял, как прокисший труп. И выглядел соответственно. Но женщина грубо пнула лежащего в блевотине человека, после чего труп зашевелился и закряхтел.

– Опять напился, скотина! Это мой отец! Чтоб он сдох!

Перешагнув через него, мы вошли в дом.

Как только дверь за мною захлопнулась, я ударил женщину по лицу. Она не успела включить свет и отлетела в темноту комнаты. Послышался шум от перевернутого стола и падающих на пол предметов. В голову ударила кровь, та самая, черная, медленная кровь. Мне захотелось наброситься на женщину и кулаком расколоть ей череп. Но вдруг из темноты донесся ее сиплый смех и шепелявый говорок. На секунду это меня обескуражило. Обожгло. Я вздрогнул. Невольно потеряешься, когда над тобою смеется такое ничтожество. Тут уж не до смеха. Посмешище пугает посторонний смех.

– Да, отшлепай меня! Давай поиграем!

Смех проститутки затих так же внезапно, как и появился. Повисла давящая тишина. В помещении было так темно, что я не мог различить предметов. Или это рассудок мой выключился и, не находя перед собою материального мира, отказывался двигать мое тело вперед? Наконец я пришел в себя. Глаза стали различать контуры вещей, и я медленно шагнул в центр комнаты. Пока все тихо. Проститутка молчит и, наверное, испуганно улыбается. Я ощупью пробрался среди хлама, разбросанного по полу, заглянул в соседнюю комнату. Меня влекло любопытство и еще инстинкт. Инстинкт зверя. Тут нет ничего, что принадлежало бы мне. И все-таки я надеялся стать частью этого мира. Но я не люблю этот мир, и поэтому мое желание стать его частью абсурдно, разрушительно. Из темноты меня рассматривал какой-то человек. Кто это, кто тут в страхе забился в темный угол? Наверное, та самая проститутка, что привела меня сюда. Есть такие темные углы, заглядывать в которые очень страшно. Мы друг друга пугаем, но нас друг к другу влечет. Любопытство и страх – вот два чувства, овладевшие мною в ту секунду. В оконном проеме я виден ей лучше, чем она мне, спрятавшаяся в темноте. Но возможно, это я сам наблюдаю за собой из глухого угла. И сам хочу найти себя в темной комнате. За мною наблюдает моя тень. Мой двойник. Мое «второе я».

Мне страшно, но я делаю шаг вперед. Плотный мрак проглатывает меня, и дверь за спиною захлопывается. Теперь мы в одной комнате, и намерения по отношению друг к другу нам неизвестны. Ног моих коснулось что-то теплое, покрытое густыми волосами. «Сука!» – мелькнуло у меня в голове, и я вспомнил о своей давнишней неприязни к этим грязным тварям. Мне хотелось закричать, но я понимал, что делать этого не стоит. Свидетели теперь не нужны, а мой крик может напугать жертву, ластящуюся у моих ног.

– Кто ты? – спрашиваю я шепотом, хотя и понимаю, что глупо заводить разговор с похотливым животным. Но почему я уверен, что это животное, ведь еще совсем недавно мне казалось, что в темной комнате прячется от меня человек?! Человек? Шлюха! Наверное, это мои страхи лишают мир вокруг меня человеческого образа, это мои страхи выводят на авансцену сознания дикую самку в уродливой маске. И зверь, спрятавшийся под маской, страшен и опасен, и приручить его крайне сложно.

– Кто ты? – снова шепчу я в темноту.

Внезапно кто-то обнимает мои ноги и шепчет мне на ухо сладким голосом:

– Не спрашивай. Разве человек может ответить на этот вопрос?