Моя любовь когда-нибудь очнется

Сиделка доложила о нашем разговоре Мистеру Администратору, и тот исполнил свою угрозу – вызвал специалиста из ветнадзора. Он не учел только, что в нашем округе инспектор ветнадзора работает на общественных началах и что занимает эту должность не кто иной, как мистер Картер, отец Эймоса. Когда мистер Картер разобрался, о какой собаке идет речь, он сложил два и два и ответил рьяному мистеру Тентуистлу:

– Нет, сэр, эта собака очень нужна вашей пациентке, так что оставьте-ка вы ее в покое.

Продолжая держать Мэгги за руку, я сделал глоток остывшего кофе.

Моя жена никогда не была излишне сентиментальной и не любила «слюнявых нежностей», как она выражалась, зато ей очень нравилось, когда я гладил ее по ногам. В своем ночном столике она постоянно держала увлажняющий крем, который покупала в одном из бесчисленных отделов торгового центра. Вы наверняка знаете, о каких отделах речь. Серьезной косметики там нет, зато полно кремов, ароматических свечей, морской соли и прочей ерунды, которая годами загромождает полки в вашем шкафчике в ванной. Мне запах этого крема не особенно нравился, но Мэгги была от него в восторге. Она утверждала, что от него пахнет жимолостью. Назывался этот крем «Нежное масло для тела».

У меня от рождения не слишком хорошее обоняние. Нет, я могу почувствовать аромат гардений, запах жареного бекона или тех духов, которые Мэгги называет «Вечность», но в целом я предпочитаю ориентироваться в окружающем мире, не полагаясь на возможности своего носа. Мэгги, напротив, способна унюхать все что угодно. Много раз, заезжая в торговый центр, мы останавливались перед парфюмерным прилавком, и Мэгги, закрыв глаза, безошибочно различала ароматы восьми сортов духо́в. Мне же казалось, что все они пахнут одинаково.

Но неделю назад я принес «Нежное масло» в больницу и положил в тумбочку Мэгги. Сейчас я открыл ящик, свинтил с тюбика колпачок и, передвинув свой стул поближе к изножью кровати, осторожно снял с Мэгги носки и начал втирать крем ей в кожу. Я начал с пяток, потом перешел на свод стопы, смазал кожу между пальцами и наконец перешел к лодыжкам.

У Мэгги очень красивые ноги. Пальцы на ногах аккуратные, с небольшими, янтарного оттенка мозолями и коротко подстриженными ногтями. Я, бывало, шутил, что, если поменять ей пальцы местами, никто этого не заметит, потому что, мол, они все равно одинакового размера.

А еще у нее сильные ноги – с изящной пяткой, высоким подъемом и мускулистыми икрами. Рабочие ноги, как я их называю. Мэгги – прирожденная бегунья. У нее длинный, летящий шаг; когда мы время от времени делаем пробежку вдоль реки, мне кажется, будто она вовсе не касается земли. Но бег – это ее, так сказать, хобби. Основное занятие и главная любовь Мэгги – это ее сад, поэтому она ковыряется в земле и что-то сажает гораздо чаще, чем бегает.

В первые дни в больнице я просто не знал, как вести себя с Мэгги. Порой я робел, словно подросток на первом свидании, а порой держался с ней, как Папа держался с бабушкой после пятидесяти лет совместной жизни. Иногда я сидел на кровати и разговаривал с Мэгги, а иногда молчал. Бывало, легкий массаж ног заменял мне любые разговоры, но подчас я просто не знал, что сказать.

Несколько раз, когда я входил в палату, морщинка на лбу Мэгги говорила, что моя жена пребывает в некоем внутреннем напряжении. Сегодня эта морщинка тоже была, но исчезла вскоре после того, как я начал массировать и смазывать кремом ее ступни. Кто знает, что́ пребывающие в коме люди слышат, чувствуют, переживают в своем, недоступном для нас мире? Наблюдение за морщинкой на лбу Мэгги убедило меня в том, что они вовсе не спят, то есть не все время спят. Я не врач и вообще не специалист, но иногда, стоило только перешагнуть порог палаты, я сразу понимал, что Мэгги бодрствует. Я был абсолютно уверен в этом, хотя ее глаза были закрыты, а тело – неподвижно. Я видел, что она не спит, по ее лицу. Порой я мог определить это по ее рукам, но чаще – по лицу. В другие разы, когда я приходил, Мэгги выглядела спящей, и я сразу понимал, что она действительно спит. В такие моменты все ее тело казалось полностью расслабленным.

Сейчас я еще немного помассировал ей икры и почувствовал, как Мэгги соскользнула в сон. Напряжение оставило ее, а я так и не узнал, чем оно было вызвано. Нет, о похоронах я ничего ей не говорил, но она, я думаю, знала. Чувствовала.

В девять на наручных часах проходившей по коридору сиделки сработал будильник. Я проснулся и обнаружил, что сижу сгорбившись на стуле, и что моя голова покоится на подушке Мэгги рядом с ее головой. Я вытер с губ липкую слюну и некоторое время продолжал сидеть в темноте, чувствуя, как касается моего лица ее дыхание. В небе за окном висела полная луна, и сияли крупные звезды; лишь далеко на востоке их заслоняли редкие облака, в целом же, ночь была ясной и немного ветреной – настоящая южнокаролинская серенада звездного света. Будь мы сейчас дома, мы сидели бы, завернувшись в пледы, на передней веранде и любовались ночным небом.