Они хладнокровно планировали сражение за Берлин как самое кровопролитное за всю историю второй мировой войны. «Зона гибели миллионов» — так было названо ими пространство от Одера до стен немецкой столицы, а сам Берлин — «вулканом огня». Три оборонительных обвода с тремя промежуточными позициями опоясывали его. Дзоты, доты со скорострельными пулеметами и автоматическими пушками оседлали все возвышенности и перекрестки дорог. Картофельные поля и пашни густо засевались противопехотными и противотанковыми минами. Перелески и сады опутывались колючей проволокой с взрывающимися «сюрпризами». Мосты и виадуки начинялись сатанинской силой тротила. Под асфальтовую корку дорог и площадей прятали фугасы. Каждый квадратный метр на всем пространстве от Зееловских высот до Тиргартена таил в себе смерть. В узлы обороны были превращены все города, села и даже дачные поселки, лежащие на пути к Берлину. Каменные особняки, точно крепостные форты, стали гарнизонами пулеметчиков и стрелков. На балконах, чердаках и в подвалах свили себе гнезда «рыцари Гитлера» — фольксштурмовцы, вооруженные фаустпатронами. Фаустпатрон, выкрашенный в белесый цвет, напоминал человеческий череп, насаженный на метровую трубу. Он пробивал броню танка с расстояния шестидесяти — семидесяти метров. Гитлер делал большую ставку на фаустников. Они поджигали танки из-за угла. От удара фаустпатрона танк моментально терял управление, и танкисты сгорали в машине заживо.
Чтобы прорваться к Берлину, нужно было преодолеть зону сильных укреплений глубиною более семидесяти километров, форсировать три реки — Нейсе, Даме, Шпрее — и десятки каналов, бесчисленное количество рвов, оврагов и долин, которые от весеннего половодья превратились в сплошные озера.
В заключительном сражении советскому солдату выпало пройти огонь, воду и медные трубы. В трубах — подземных коммуникациях Берлина — пришлось также вести бой.
Мы знали, что нас ожидало, и были ко всему готовы.
Наше наступление через Зееловские высоты к Берлину шло под прикрытием огня из сорока двух тысяч орудий и минометов. И «зона смерти» была преодолена за четверо суток.
220-й гвардейский полк, в котором я был тогда заместителем командира по политчасти и заменил выбывшего из строя командира полка, шел в авангарде 8-й гвардейской армии, действовавшей в направлении главного удара Первого Белорусского фронта.
Между окружной берлинской автострадой и Мюнхенбергом мы освободили лагерь военнопленных. Возник стихийный митинг. Меня подняли на башню танка. Но не успел я сказать первое слово, как послышался непонятный крик. Кричала русская женщина, пленница. Боясь, что она может опоздать отблагодарить нас за свое освобождение, женщина бросилась к нам и с криком бежала через всю площадь. На ее пути лежал большой клубок ржавой колючей проволоки. Ничего не видя от счастья, она налетела на него и застряла. Я спрыгнул с башни танка и помог ей выбраться. Она молча посмотрела на меня, затем расстегнула телогрейку, достала узелок, развязала его, и у нее на ладони оказалась горсть земли. Взяла щепотку и стала посыпать свои кровоточащие раны.
— Что вы делаете? — закричал подбежавший сюда врач полка. — Гангрена!
Она взглянула на него уже улыбающимися глазами и сказала:
— Не волнуйтесь. Я три года лечу свои раны этой земелькой. Она у меня целительная, смоленская...
После этого уже не было нужды в речах. Русская земля-исцелительница! Мы пришли сюда, к Берлину, чтобы больше никто никогда не топтал погаными сапогами нашу святую землю.
И вот он, Берлин, вулкан огня, откуда взметнулось зловещее пламя второй мировой войны. Мы увидели его вечером 21 апреля. Огромное плато развалин. Широкая долина Шпрее от края и до края заполнена дымящимися нагромождениями. Где-то в центре вздымались желтые столбы огня и кирпичной пыли... С неба валились хлопья сажи и копоти — черный снегопад. Земля, деревья, скверы — кругом черным-черно. Весна, но зелени почти не видно, лишь кое-где светлели бледной бирюзой узкие полянки. Здесь было что-то вроде землетрясения. Оно длилось почти сорок дней и ночей: с начала марта и до момента нашего наступления с одерского плацдарма сюда ежедневно вываливали свой груз две тысячи американских и английских бомбардировщиков. Однако бомбами не берут города, ими только разрушают их. Разрушенный город сам собой превращается в сплошные баррикады. В нем легче обороняться. А наступать?.. Попробуй разберись в руинах незнакомого города — где оборонительный рубеж, где просто глыбы рваных стен, лежащих вдоль и поперек улиц. Кому помогали на этом этапе войны американские бомбардировщики — пусть решают военные историки, а нам, солдатам, подошедшим к Берлину, сразу стало ясно, что предстоят грозные и кровопролитные схватки.