Моя купель

Ожидая возвращения разведчиков, я прилег на отлогий откос дамбы невдалеке от воды. Лежу, прислушиваюсь к свисту пуль, вглядываюсь в задымленное небо. За дамбой должна взвиться зеленая ракета наших разведчиков: «Порядок, можно начинать переправу». Рядом со мной притаились радист Петр Белов и помощник командира огневого взвода полковой батареи Онуфрий Логинов. Сигнала все нет и нет. Вечерняя темнота уже сгустилась до смолистой черноты. Земля вздрагивала от дальних взрывов. И вдруг, чувствую, будто зашевелился, задвигался верхний слой покрытия дамбы. Непонятный шорох справа и слева. Затем за спиной, у воды, послышались чмокающие звуки. Словно свора собак жадно принялась лакать воду. Не веря ни ощущениям, ни слуху, я поднялся и, под прикрытием дамбы, прошелся вдоль берега. На каждом шагу под ногами треск и омерзительное чавканье. Останавливаюсь — и треск прекращается. Шагаю снова и чувствую, что давлю какие-то существа. Включаю карманный фонарик и... О, ужас! Скопища черных тараканов. Крупные, они, поблескивая сизыми спинками, войлоком наползали на песчаную отмель, к водопою. И так дружно и неотвратимо, сплошняком, что некуда поставить ногу, хоть взлетай в воздух и улетай подальше от такого нашествия.

Наконец-то взвилась зеленая ракета. Радист передал сигнал штурмовым отрядам: «Начинайте!» — и я, не задерживаясь, перенес свой наблюдательный пункт на чердак полуразрушенного дома за дамбой. Просто-напросто тараканы вытеснили нас из безопасного укрытия.

Начхим полка объяснил мне причины такого нашествия черных тараканов. Три недели назад на эту часть Берлина, на Рудов, был обрушен удар двух тысяч американских «бостонов». Остались сплошные развалины. Водопровод и канализация вышли из строя. Всюду камни и кирпичная пыль. Нигде ни капли воды. И вот тараканы, вероятно, чутьем нашли путь к воде через дамбу и в эту ночь сползлись сюда со всех улиц и кварталов разрушенного района.

В полдень мне позвонил командир полковой батареи:

— Товарищ майор, скончался гвардии сержант Онуфрий Гордеевич Логинов.

— Как скончался?

— В медсанбате после ранения в грудь.

— Где он был ранен?

— Подобрали на дамбе отводного канала...

— Не может быть...

Я вспомнил нашествие черных тараканов. Будь они прокляты! Из-за них я поспешил сменить наблюдательный пункт. Онуфрий Логинов почему-то замешкался, приотстал от меня. В тот момент мне подумалось: «Он остался встречать своих батарейцев». Приотстал и, как теперь выяснилось, попал под свинцовую метель, взметнувшуюся в тот момент над дамбой.

Через час после звонка командира батареи я уже был в медсанбате дивизии. Онуфрий Логинов лежал рядом с командиром соседнего полка, тоже моим земляком, Ефимом Дмитриевичем Гриценко, который был ранен при форсировании канала Тельтов. Пуля пробила ему сердце, и в медсанбат он был доставлен уже мертвым... И сейчас вижу их перед собой: лежат два богатыря земли сибирской — полковник и сержант — рядом, неподвижно, будто уснули от смертельной усталости и не могут проснуться. Плечистые, гвардейского роста, лица строгой мужской красоты. Темные кудри Онуфрия будто вновь, как на эстраде элеватора, вспенились, только теперь в них обозначились белые с синеватыми оттенками завитки. Пепельная краска войны. Она вплелась в его кудри где-то под Берлином, а может быть, лишь в минувшую ночь. До этого я не замечал, что он седеет. Ведь ему было всего лишь двадцать шесть лет.

Горькая утрата. Столько пройдено, и вот на тебе, перед самым концом... Впрочем, на войне трудно, даже невозможно, угадать, где тебя ждет верная удача, а где подстерегает та самая опасность, после встречи с которой ты больше не увидишь солнца. В бою, на переднем крае, у смерти, которая ходит за тобой, свои дороги. И дело не только в том, что ты замешкался или оглянулся не там, где надо, — знал бы, где упасть, солому подостлал! — а в стечении обстоятельств. Случайная смерть возможна везде, но в бою многое зависит от твоего умения чувствовать опасность, от сноровки, боевого мастерства и того самого счастья, которое подарила тебе жизнь.

...Иду к элеватору неторопливым шагом. Под ногами хруст. Это шлак хрустит на каждом шагу. К осени посыпали дорогу шлаком, чтобы машины с зерном не буксовали. Иду со своими думами, вспоминаю своих боевых друзей и дороги, которые привели к центру Берлина.

2

28 января 1943 года, когда прозвучали последние выстрелы на Мамаевом кургане, кто-то из моих однополчан сказал:

— Город на Волге выстоял, пусть теперь город на Шпрее дрожит!..

То был переломный момент в ходе войны. С той поры все военные дороги вели нас в Берлин. Исход штурма столицы третьего рейха был, таким образом, предрешен в сражениях на Волге. А когда на Курской дуге загремело стократное Бородино, то гром боев, как гласила солдатская молва, докатился до стен рейхстага и на наших западных границах стали подниматься, будто разбуженные этим громом, полосатые пограничные столбы с гербом Советского Союза.

— Они поднимаются по ночам, как привидения. Днем их вновь роняют фашисты, но на следующую ночь они опять встают, — рассказывали наши солдаты.