Моя купель

Чтоб снова не углубиться в воспоминания о войне, о гибели родных и близких людей, я спросил:

— Какая работа ведется на яркульских пашнях против ветровой эрозии? Какое участие принимают в этом трудном деле колхозные полеводы?

Андрей будто ждал таких вопросов. По всему видно, плодородие земель его волнует и тревожит. Он полевод. По его мнению, необходимо внедрять всеми силами безотвальную вспашку, осваивать севооборот с межполосными травяными кулисами. Категорически отказаться от практики высокой выработки трактористов за счет бесповоротных гонов.

— Пашем землю от горизонта до горизонта — гуляй ветер по такой пашне без запинок... Дети и внуки будут проклинать нас, если мы оставим им в наследство истощенную, хворую почву без лесной защиты, — сказал он. Сказал так, что я понял: боль земли — его боль, и он не покинет ее, пока она хворая. Не покинет землю, которую пахали его дед и отец. Трудные годы наступили для кулундинцев, но он сын солдата.

Вернулась Таня.

— Дяденька Андрей, тебе велено на телехвон сходить, — выпалила она.

— Эх ты, курносая, «на телехвон»...

— Дяденька москвич тоже курносый, не обзывайся, — огрызнулась она. — Сказано — на телехвон, туда и ступай,

— Ладно, командирша, иду, — покорился он. — А ты постель разбери. Гость всю ночь зоревал на берегу.

— Я сейчас, — согласилась Таня.

Удивительная девочка. Она ведет сразу две роли — свою, детскую, и роль хозяйки дома. Сняла с кровати покрывало, свернула его, затем деловито взбила подушки, расправила одеяло и, как бы между делом, озабоченным голосом пожаловалась мне на Андрея явно заученными фразами:

— Вот так всю жизнь. Уйдет с утра и до вечера глаз не кажет. Сам придумывает себе дело. Хоть сегодня воскресенье, но придумает... Пожалуйста, отдыхайте, а я его покараулю.

Через несколько минут Андрей протопал перед окнами и, остановившись на пороге, спросил Таню:

— Уже спит?

— Тише... — шикнула она.

— Еще не сплю, — ответил я.

— Ну, комиссар, в счастливый день ко мне приехал. Наташенька моя сына мне подарила! Понимаешь, сына! Твоим именем его назову. Видишь, как получается, про отца правду узнал и сам отцом стал... — Он заметался из угла в угол, из дома во двор и обратно. То там, то здесь слышался его бодрый голос. — Таня, беги к бабке, скажи, в район мчусь. Скучно будет — Таня в клуб к музыкантам сводит. Слепую послушаете...

2

Трактористку Новосельской МТС, члена бюро райкома комсомола Катю Белякову все в районе называли Катя-ковыль. У нее были густые, красивого серебристо-ковыльного цвета волосы, сводившие с ума наших парней.

Самой Кате прозвище это не нравилось.

— Ковыль — красивая, конечно, трава, но бесполезная. Сорняк. Неужто и я среди вас как ковыль? — урезонивала она не раз, когда кто-то из членов бюро называл ее так.

Она не умела сердиться, но колючих слов не оставляла.

— Язык не лемех, точи не точи, землю не вспашешь.

Белокурая статная девушка. Тяжелая коса оттягивала ей голову назад, и потому казалось, что Катя очень гордая и смотрит только вперед.

Встретишь, бывало, ее в поле за рычагами трактора и не веришь, что она трактористка: коса собрана в тугой, массивный узел под запыленным платком, возвышается над ее головой царственной короной. Она умела следить не только за собой, но и за своим трактором. Как это ей удавалось, скажем, в горячую пору страды или на посевной, когда ночь коротка и днем передохнуть некогда, — знала только она одна. Лишь известно было, что трактористка Катя Белякова не выводила свой трактор в поле, пока не убеждалась, что ни одна деталь не подведет ее, не заставит пачкаться в мазуте.

— Хорошо ухоженный конь и в упряжке должен вести себя как на прогулке, — отвечала она, когда ее пытались упрекнуть, что ей все легко достается, что у нее много ухажеров, которые помогают ей, а она только форс наводит, косу свою возле трактора расчесывает.

До войны это было, до войны.

Тогда же мне рассказали, как она гонялась на тракторе по жнивью за одним молодцом из райфо. Тот, похоже, обидел ее чем-то. Отцепила плуги, развернула трактор — и на него. Тот в сторону — она за ним. Он наутек — она вслед. Он был быстр на ногу, но с выносливостью мотора соперничать трудно. Спасло его маленькое озеро с топким дном.

Когда Катю спросили, зачем так поступила, ведь он действительно был напуган до смерти, заикаться начал, она ответила:

— Вымогатель... Теперь пусть лечится от заикания...

Строго берегла себя, а для кого — знала только одна она.

— Пустые хлопоты, задавала и недотрога она, и все тут, — сетовали на нее местные ухажеры.