Моя. Я так решил

Не знаю, кто в этом больше виноват: сам Вася, с его вечно-кислым выражением морды, обстановка заведения, стандартного, модного сейчас стиля “все на свете и сверху заполировать лофтиком”, или просто предчувствие какое-то… Своей чуйке я привык верить, она не раз выручала и вообще для журналиста — первое дело, а потому напрягаюсь, сверлю Васю недобрым взглядом и стабильно играю роль жизнерадостного мудака.

— Вася, давай ты мне сначала все дашь, а потом будешь жрать? — прерываю я Васино глубокое и вдумчивое ознакомление с меню.

— Давай без давай, — скрипит он, — и вообще… Я тебе ничего не принес.

— О как… — не верю я.

— Не дурак потому что, — спокойно продолжает Вася, не обращая внимания на мой комментарий, — на словах все. Никаких копий, никаких файлов. Ничего не будет.

— Это несерьезно, Вась, — щурюсь я злобно.

— Это — пиздец, как серьезно, Конь, — перебивает он меня, — и, если б я знал, в каком дерьме надо будет ковыряться и про кого узнавать, то не согласился бы.

— Да ну не до такой степени там все…

— Да, и что, ты в курсе, до какой? Вот и заткнись. Сначала я пожру. Потом ты мне заплатишь бабки. А потом я уже раскрою рот.

Про бабки разговора не было у нас, но чего-то такого я подспудно ждал. Однако же, на место ставить его надо.

— Во сколько оцениваешь себя, а, Вась?

Тянусь к зубочисткам, распечатываю, засовываю в рот, щурюсь через стол на приятеля. Выгляжу, короче, полным мудаком, припоминающим другу должок, о которых не принято говорить. Мы же все благородные, все делаем на чистом альтруизме… На самом деле, все так и было. С моей стороны — спасение его тощей задницы десять лет назад — чистой воды альтруизм… Но должок все же имеется. И Вася про него помнит, он сволочь и тварь, но не дурак. И не сука.

И потому не ведется на мой маскарад, и на провокацию — тоже.

— Не надо давить на совесть, — сухо отвечает он, — в любом случае, я тебе буду не полезен, если слечу с должности и уеду руководить отделением конторы в Якино-Хуякино какое-нибудь. Бабки нужны не только мне. Я потратился, чтоб добраться до тех файлов, которые тебе нужны, и глянуть на них. Только глянуть, ни о каком копировании речи не идет. Так что плати, и придется мне на слово верить.

— Ладно, — сдаюсь, конечно, оно сразу было понятно, но пободаться-то стоило, — сколько?

Пишет на салфетке сумму, тут же рвет на клочки и в пепельнице жжет.

Конспиратор, мать его… Чекист. Холодное сердце, горячая голова… Или наоборот?

Перевожу онлайн требуемую сумму.

Вот и ушел мой гонорар за статью о веселой светской жизни. Легко ушел, впрочем, так же, как и пришел. В конце концов, я за прошлый вечер столько кайфа поимел, что и доплатить не грех.

Вася удовлетворенно кивает, затем делает заказ подошедшей к нам грудастой официантке.

Я ограничиваюсь очередным литром кофе.

Знаю, что до добра не доведет и отходняк будет жесткий, но, чует мое сердце, сейчас надо собрать все силы. Всю свою гребанную концентрацию.

Говно мне принес старинный приятель Вася, тут к гадалке не ходи.

И надо попытаться воспринять его правильно.

Так, чтоб потом найти грамотный выход из ситуации.

Глава 27

Через пятнадцать минут, уныло перекатывая зубочистку во рту и пялясь в смог московского лета, я вспоминаю того счастливого, уверенного в себе идиота, каким был до рассказа Васи. И завидую немного его отмороженности.

Потому что история с одной стороны до охерения банальная, а с другой… Море подводных камней, про которые мне могут поведать только прямые участники событий.

И что-то мне подсказывает, что проще будет от Вотчинкова-джуниора добиться информации, чем от женщины, с которой я сплю. И планирую спать дальше. И не только спать.

Но это ладно.

Непонятно, что теперь делать. Верней, это тоже понятно как раз.

Непонятно, с какого конца подступиться, с чего начать.

Перевариваю еще раз всю историю, разбиваю ее на этапы и подэтапы, чтоб в схему уложить. В картины фильма.

Итак, картина первая. Печальная, блять.

Вотчинков, который не джуниор, а самый основной, тот, на которого и стоит обращать внимание в первую очередь, оказывается не просто олигархом, владельцем всего на свете и особой, приближенной к императору.

Это бы мы пережили. Это терпимо.