Мужчина замолчал и будто бы смутился, но даже не подумал признать свою ошибку. Поправил свой сюртук и затем попытался взять меня за руку, но я вырвалась.
– Ты очень изменилась в последнее время, я не знаю даже как с тобой справиться, – наконец выговорил он, заставив меня почувствовать боль и разочарование.
– Зачем тебе со мной справляться? Я инвалид, отец! Я и так от тебя завишу полностью. Да я даже в уборную сама не могу сходить! Какие ещё изменения? – прикрикнула на него, чувствуя себя на грани срыва. Карета остановилась перед домом, но никто и не подумал выходить. – Две поездки без твоего ведома, и ты уже не можешь со мной справиться?!
Мой истерический смешок почти закрыл мне рот. Мне хотелось ляпнуть о том, что будь он моим настоящим отцом, от моих подростковых выходок был бы в шоке, но вовремя прикусила язык. Обида вскипела во мне и, смешавшись со страхом, превратилась в гремучую смесь.
– Рианна! – крикнул на меня господин Карвалье, когда я толкнула дверцу, едва не сломав при этом нос Курту.
– Я не беззащитный зверек, а твоя дочь, и в будущем могу сделать много такого, что тебе не понравится, отец. Но в этот раз, я действительно не виновата. Ты можешь не верить мне, но слугам поверь.
– Принцесса? – с еле заметной хрипотцой спросил Курт, бесцеремонно влезая в наш разговор.
– Отнеси меня в спальню, – приказала ему, и он послушался.
Карета удалилась от меня, как и отец, а злость начала утихать, вслед за ней пришла апатия. О том, что надо было поговорить с Куртом наедине, я вспомнила исключительно тогда, когда он ушёл, оставив меня одну. По сравнению с мыслью о том, что у меня теперь не осталось шансов ходить самостоятельно все остальное утратило свою актуальность. Даже платье и то не стала доделывать, смысл туда идти вообще? Когда Элла пришла позвать меня на ужин, я прикинулась, что сплю и пролежала колом до темноты. Думаю, настоящая Рианна тоже часто делала так. Лежала на своей кровати без желания даже пошевелить пальцем, ведь это так бессмысленно. Силы, в основном моральные, появились только к полуночи. Тогда я сказала себе, что не все ещё потерянно, микстуры горе врача протестирую, если безобидные или полезные буду пить, а нет, буду прикидываться, что пью. А еда… еду я достану обязательно!
Анри и Сью, наверное, даже не догадывались, какие последствия могут быть у их слов, но это не снимает с них ответственности. По-хорошему им отомстить надо, но вся злость моя улетучилась, а при мысли о мести перед глазами возникает Анри, который издевался над графиней, и становится так мерзко. Нет уж, смысл мстить за такое человеку, которого и так жизнь наказала? Но вот со Сью дела обстоят по-другому, хотела бы я ей подлянку устроить, да руки коротки. Уже не говоря о том, что никогда не занималась местью, если у меня с девочкой были проблемы, то я с ней дралась, за волосы дергала и всякое такое. Я слишком прямолинейный человек, чтобы строить западни и подлости – это на самом деле ниже моего достоинства. А у такой стервы, как Сью достоинство вряд ли присутствует в любом его проявлении, так что ее наказать будет сложно. Ничего, успею, если конечно с голода не умру.
В момент такого боевого настроя и появилась отец. Он, держа что-то за спиной, подошёл тихо к кровати, боясь меня разбудить. Ему пришлось подойти совсем близко, и тогда я открыла глаза и встретилась с ним взглядом.
– Не спишь? – задал он очевидный вопрос, а я подтянулась и села, чтобы поговорить с ним. На мои манипуляции он посмотрел как-то странно и сам едва не сел ненароком мимо моей кровати.
– Осторожно, – предупредила, схватив его за руку, и помогла сесть.
– И давно ты так можешь? – спросил он, смотря на меня с каким-то радостным испугом.
– Что могу? – рассеянно переспросила и сразу перешла до дела. – Что ты хотел, папа?
Господин Карвалье улыбнулся, слегка грустно и похлопал меня по руке. Мужчина отвернулся, сложив руки в замок, и замер, будто бы смотря сквозь время и пространство грустным взглядом.
– Когда твоя мама умерла… – начал было он, но осекся. – Луиза была потрясающей женщиной, никто и никогда с ней не сможет сравниться. Помню, когда мы познакомились…
– Отец, – остановила его, потому что у старика на щеках появились слезы, и мне стало так же больно, как ему. Хотя мне никогда не понять всю ту его боль. Все же в потере бабушки и любимой, что была смыслом твоей жизни, мало похожего и одновременно много. Наверное, сложно сравнивать боль от утраты, давать ей какие-то шкалы и пробовать измерять.