Пляска Святого Витта «явилась следствием перенесённой ранее скарлатины, после чего большую часть времени был прикован к постели. В классе он стал изгоем. Появилась мнительность, развилась боязнь врачей и больниц, которая не отпускала его до смерти. (Так это была не мнительность, но предчувствие гибели во время операции, что и произошло в 1987 году. —
Хорея Сиденгама — поражение подкорковых узлов мозга. На первых стадиях развития патологии отмечается двигательная расторможенность с гримасничаньем и утрированными жестами. В тяжёлых случаях ребёнок полностью теряет возможность себя обслуживать, развивается дизартрия и нарушается двигательная функция. Всё это делает невозможным его общение и передвижение.
Симптомы:
• непроизвольное движение конечностей,
• подёргивание головой,
• нарушение координации движений,
• гримасничанье,
• жестикуляция усилена,
• снижение памяти,
• танцующая походка,
• если попросить больного что-либо написать, то можно отметить изменение почерка,
• повышение температуры,
• все движения, которые больной пытается контролировать, он выполняет с большим трудом.
И ещё:
• нарушение слуха и зрения,
• затруднение при глотании,
• постоянная слабость и сонливость,
• судорожные припадки,
• раздражительность,
• нарушение языковой речи (нечёткая формулировка излагаемых слов),
• бессонница.
Да, бедный Андрей, Энди.
Хорею Сиденгама впервые красочно описал британский врач Томас Сиденгам (1624–1689). Вот пожалуйста:
«…в основном хорея Святого Витта встречается у детей от 10 лет до юношеского периода. Изначально наблюдается прихрамывание при ходьбе, или скорее пританцовывание с подволакиванием ноги подобно шуту; в дальнейшем похожие движения появляются в руке с той же стороны; когда же эта болезнь полностью овладевает им, он не может находиться в одной и той же позе ни одной минуты; движения затрагивают туловище или другие части тела и изменяют позу и локализацию подергиваний… Для питья из чашки он проделывает тысячу жестов, будто жонглёр, прежде чем поднести её ко рту должным образом.
Его рука колеблется из стороны в сторону, и, наконец, он быстро опрокидывает содержимое в рот и жадно пьёт, как будто он пытается рассмешить окружающих».
«Ребенок с хореей Сиденгама будет трижды наказан прежде, чем ему установят правильный диагноз: один раз за непоседливость, один раз за разбитую посуду и один раз за то, что он „строил рожи“ бабушке» (Вильямс)
Ещё Парацельс (1493–1541) применял выражение «Пляска Святого Витта», «плясовое бешенство», но в те времена этот термин применяли для многих форм истерии, вызванной религиозным фанатизмом, эпилептических приступов, отравления спорыньёй.
Бедный Энди встал со своей постели в Пенсильвании уже не мальчиком, но глубоким стариком.
И начался его путь в иконописцы. Кстати, напомню ещё раз: его реальное имя было как у Рублёва — Андрей.
На фото в клетчатой рубашке Уорхол имеет в лице некоторую дегенеративность, ещё похож на учёного уродца Стивена Хокинга, того, что придумал нам поведение чёрных дыр, мы их всех боимся с тех пор. Он — фрик. Энди-Андрей, дегенерат…
Что, собственно, и требовалось заметить.
Позже он растворил свою дегенеративность в поверхностной светскости, но внутри его она осталась.
Пётр Беленок
Петра Ивановича Беленка я близко-близко-близко знал. В обычной жизни он был худой лысеющий хохол, почему-то знающий французский язык. Бедно одетый, обычно в клетчатой рубашке. Была ещё одна и немаловажная деталь: по художественной профессии он был скульптором, и в мастерской в ванной у него, в подвальной мастерской на Абельмановской улице сидел бюстом Герой гражданской войны — Чапаев.
Но Пётр Иванович имел и третье лицо. Или же точнее будет сказать, что имел своё историческое измерение. Он был автор живописных произведений, изображающих страшный белый катаклизм как смерч, или как всасывающаяся в раковину воронка. А от катаклизма спасаются, беспомощно разбегаясь в стороны, маленькие люди.
И вот в этих своих выполненных на индустриальном толстом картоне видениях Пётр Иванович был Велик.
Эдуард Лимонов и Елена Щапова. Архив
Он родился в Киевской области.
Потому я считал его в снежной Москве конца 60 — начала 70-х годов чуть ли не земляком.
Вот стихотворение ему: