Мой волк! Что хочу, то и делаю

Парень меня пытается спасти, но я уже споткнулась и лечу навстречу увольнению. Тележка из-под меня ныряет незнакомцу под ноги, и он тоже падает. Мы на пару летим… летим на хлеб, что подаёт Лера богато одетой блондинке. И я лечу первой, на пол спиной, а парень сверху. Зажмуриваюсь, это будет больнее, чем упасть под автобус.

Но боли нет, я приземляюсь на мужское предплечье, голова мягко покоится на широкой ладони, попа тоже уютно устроилась в мужской руке. Сам любитель женских туалетов на мне сверху, и всё бы ничего, если бы не задранные вверх мои раздвинутые ноги, между которыми и лежит парень.

Хлеб-соль на подоконнике, осколки по полу раскиданы, бутылка вина в руках блондинки, она её выловила в полёте, знает девушка, что ловить.

— Весело у вас, — улыбается она и, обойдя нас стороной, направляется дальше по коридору, а за ней огромная делегация.

— Петрова, — рычит Саныч, показывая мне кулак.

— Но! — возмущается парень, что лежит между моих ног. — Не грози девушке.

— Я! Я вам такое… такое устрою, гадюки подлые!

Мне кулак уже не показывает, угрожает Лерке и Катюхе.

Десять подвигов Ивана

Слёзы градом льются, я растираю их вместе с тушью, которую так экономила. Тушь заканчивается, а я водички добавлю, спицей по стеночкам баночки поскребу, и ещё хватает. Даже жалко, что придётся опять краситься. Всё чаще меня мысль посещает, что было бы экономней не наводить марафет и не покупать модные вещи. Я, конечно, мечтаю о принце на белом коне…

Он спешно вылетает ко мне из прилегающего коридора. Виновник всех моих бед. Я поворачиваюсь к нему задом и продолжаю подметать осколки фужеров с пола.

— Они вычтут мне из зарплаты всю эту посуду. Хорошо, что вино уцелело, говорят, оно французское стоит неимоверно, — жалостливо говорю я, и не сдерживаюсь, опять реву.

— Не плачь, из моей зарплаты вычтут, — тихо отвечает кареглазый. — Меня на работу приняли, обещали через десять дней аванс.

Это успокоило. Значит, можно не беспокоиться о неплановых тратах. Я подхожу к подоконнику, там лежит хлеб, на пол он не упал, сразу улетел сюда. Оторваю кусочек и пробую. Вкусно, как!

— Может, и соль сметёшь в кулёчек, — троллит он.

— Видно, голодом не сидел, — я беру хлеб подмышку и направляюсь ближе к своей мастерской. Рабочий день никто не отменял.

— Иван, — он подаёт меня руку, и я думаю, пожимать или нет. Он мне нравится, но не заладился день у меня.

— Кристина, — стараюсь хлеб не выронить.

— Раз ты моя единственная знакомая, выручай. Жить мне негде. Можно, я у тебя поживу десять дней до аванса, потом квартиру сниму и съеду.

— У меня места нет!

— Я на полу посплю, — расплывается он в улыбке. — Если откажешь, я попрошусь здесь пожить у сторожей, там вроде есть комната…

— В той комнате для жизни нет ничего, — возмущаюсь я. — У меня просто… А вдруг ты маньяк?

— Нет, маньяков на работу сюда не берут.

Он отворачивается и начинает смеяться. На его красивом лице отображается неподдельное удовольствие.

— И? Что смешного? — не понимаю я.

— Попал я, — пытается взять себя в руки. — Так как, пустишь? Кормить себя сам буду. Через десять дней заплачу.

— Не надо платить. Я подумаю, — я тащусь в мастерскую, чувствуя его пристальный взгляд на своей фигуре.

О нём я не думаю. Девушки в мастерской щиплют хлеб, лежащий на моём верстаке, а я не спешно приступаю к работе. Наушники в уши и вперёд.

Доделываю работу самой последней. Егор Алексеевич, что выдаёт и собирает золото, терпеливо меня ждёт. Взвешивает изделия, кусочки, стружку и золотую пыль. Говорит мне потери. У меня всегда минимальные, я очень аккуратно работаю. Поэтому мне доверяют высокую девятьсот пятьдесят восьмую пробу золота.

В раздевалке уже никого нет. От хлеба пучит живот, натёртые ноги не хотят в полусапожки на каблуке. Насильно заставляю себя одеть обувь. Стону от боли, иду на выход. Вот ведь день неудачный! С утра не задался.

На улице опять холодно, ещё и темно. Чуть не упала прямо на выходе. Меня поддержал мужчина в кожаной куртке со спортивной сумкой через плечо. Смотрю на него и не сразу узнаю.

— А, это ты, — выдаю разочаровано.

— Подумала? Можно, немного у тебя пожить? — спрашивает Иван.

Я с тоской смотрю на будку охраны. Если его взяли на работу, то добрые охранники пустят переночевать. Но там ни кровати нормальной, ни холодильника. А Ваня красивый. Нормальное оправдание нашла я своему поступку.

— Пошли, — вздохнула я и аккуратно пошла по скользкой дорожке.

Иван взял меня за руку, и стало, как-то надёжно передвигаться в темноте по льду. Мы прошли парк и вышли к остановке. Молчали. Он держал меня за локоть, я не смотрела на него.

В автобусе, я искала место, но пришлось стоять. Ноги ужасно болели, и когда мы вышли, Иван спросил:

— Ты морщишься, что болит?

— Ноги натёрла.

Я ахаю, когда он подхватывает меня на руки.

— Ты что? — смеюсь, хватаясь за его шею, чтобы не упасть. — Я тяжёлая.

— И сколько в тебе веса, тяжёлая?

— Сорок девять килограмм.

— Сто сорок девять — это тяжёлая, — улыбается, идёт вперёд. — Адрес говори.