Мой Ванька

– Ладно. Надо остатки ужина подогреть. А мерзость с души ты гони! Ты дома! Мы с тобой – семья! Или ты уже не чувствуешь себя здесь дома? – спрашиваю я с тайным опасением – что ответит?

– Саш… Поверь… Мне другого дома и другой семьи не надо, только… Ладно!..

Поворачиваюсь к плите, а сам думаю – что, если снова рванёт? Оборачиваюсь.

– Не волнуйся, – Ванька виновато улыбается, – не побегу… Ты умеешь прочищать мозги. И всё-таки… тебе не противно, что я – шлюха? – и напряжённый взгляд.

– Дурачок ты мой хороший… – подхожу к нему и прижимаю к себе его голову. – Для меня это совсем неважно. Никакая ты не шлюха. Главное, что ты у меня есть…

– Да! Я у тебя есть! И буду! – вскакивает и опять меня обнимает. Коньяк мы почти прикончили. Долго сидели, и это хорошо.

Укладываемся. Это уютное тепло. Мой Ванька… Вот устраивается на моём плече.

– Твои могучие мышцы – это моя подушка… – вдруг хихикает он и серьёзно продолжает: – А сам ты – мое всё. И надежда тоже…

…Просыпаюсь. Чертов будильник! Так хочется ещё поспать!

Ванька всю ночь хватался за меня, так обнимал… Вот теперь шею не повернуть. Я всё боялся его потревожить. Спит и улыбается… Провожу рукой по его шевелюре.

– Сашка… Мой Сашка… – бормочет он и открывает глаза.

– Ладно, спи дальше!

– Нет. И я встаю. Надо решать проблемы с колледжем, – в его тоне снова жёсткие нотки. – Мне ведь остался год до окончания! Оформлюсь на вечерний или заочный. И надо найти работу! Я не хочу сидеть у тебя на шее.

– Ничего. Давай учись. Своя ноша не тянет, – хмыкаю, набрасывая халат и собираясь идти в ванную.

– Саш… – подходит ко мне и заглядывает в глаза. – Я всё-таки мужчина… Хоть и… Ну ты понял. Эти вопросы я хочу и буду решать сам.

Суббота. Подъезжаем к кладбищу. Вот и ворота. Красиво тут! Особенно золотой осенью. Вообще октябрь, точнее, его начало – очень красивое время.

Паркую машину. Ванька сидит как в оцепенении.

– Мне с тобой сходить? – осторожно спрашиваю я.

– Знаешь… Я даже хотел тебя об этом просить. Пойдём?

– Конечно! – и испытываю облегчение, поскольку понимаю свою нужность ему во время этого посещения.

Мы пришли. Оградка и свежий холм с крестом рядом с двумя старыми могилами…

– Это мама и папа… – получаю ответ на свой брошенный в ту сторону взгляд.

Положили цветы. Сегодня сороковой день… Ванька стоит рядом и, похоже, давится от слёз. Я боюсь смотреть на него, поэтому просто обнимаю за вздрагивающее плечо.

– Ладно… Пошли, – со вздохом выдавливает он.

Снова пробираемся между могил, но теперь к выходу. Ванька идёт впереди. Очередной раз обращаю внимание на его одежду. Чахлая курточка, драные джинсы и такие же драные кроссовки… На себя, значит, ничего не заработал… Опять накатывает волна жалости: теперь, кроме меня, у него действительно никого нет, и я за него в ответе!

В машине он сначала молча смотрит вперёд, а потом поворачивается ко мне.

– Саш… Поехали на ту квартиру. Я там так давно не был…

– Конечно!

Входим. Тягостное запустение… Видны следы торопливых сборов…

– Эта комната… была моей, – грустно объясняет Ванька, открывая дверь.

– Так она и сейчас твоя!

– Ты не понимаешь…

И я понимаю, что действительно не понимаю, а он опускается в кресло и закрывает глаза. Ясно, что ему надо побыть одному.

– Вань… Давай я схожу в магазин. Помянуть надо.

– Угу, – мычит, не открывая глаз. – Можно я здесь посижу?

– Конечно! Я один. Дай ключи.

Когда возвращаюсь с продуктами и выпивкой, меня оглушает звучащая в квартире музыка. Прохожу на кухню, ставлю мешок и заглядываю в комнату к Ваньке. Он продолжает сидеть с закрытыми глазами, слегка подаваясь навстречу звукам из колонок. Только скорбная гримаса застыла на губах. Понимаю, что мешать не надо. Потерплю…

Иду на кухню снова. Начинаю разбирать мешок.

А музыка такая, какой я никогда в своей жизни не слышал. Против моей воли она начинает вползать в сознание, вытесняя оттуда всё другое, к ней не относящееся. Я уже слушаю её! Этот безудержный трагизм, выражаемый и голосами певцов, и хором, и оркестром плющит мне мозги! Но мне от этого не оторваться! Я хочу, чтобы это продолжалось! Как под огромной тяжестью, опускаюсь на кухонный табурет. Ловлю себя на том, что моё тело даже резонирует в такт этим звукам… будто я сам часть оркестра или хора. Это и невыносимо, и, как раньше говорили, упоительно. Нащупываю в кармане пачку сигарет, трясу пепел в какое-то блюдце… А музыка выносит мне мой бедный мозг. Вот и слёзы потекли… Сигарета промокла…

Под затылком твердеет стенка. В блюдце окурки… Не могу себя заставить встать и открыть окно. Такое впечатление, что сейчас любое движение будет предательством этой великой музыки…

– Саш… Ты что? – Ванька прижимает мою голову мокрым лицом к животу. – Саш… Не надо… Ну не надо, Сашенька…

Встаю и обнимаю его. Теперь мои слёзы текут на его сухое лицо.

– Что это было? – спрашиваю шёпотом.

– Это реквием Верди. Я очень люблю музыку. Опять же спасибо бабушке…

– Это… – пытаюсь подобрать слова, а они не подбираются. – Это жуткая, прекрасная и какая-то… выворачивающая музыка. Она меня раздавила…