Мой талисман

Дождливый ноябрь снес последние листья в саду, потом декабрь подарил долгожданные морозцы, а концу месяца на поля лег снег, и можно было кататься на санках. Теперь вместо Ворона для Ольги запрягали в сани орловскую тройку, она садилась на сиденье сама, усаживала закутанную в меховое одеяло Варю, а та прятала в муфте Шерри, и ониехали кататься среди бескрайных белых полей Ратманова.

Ольга очень привязалась к своей питомице. Крестный был прав, когда говорил, что мисс Марк скорее няня, чем гувернантка. Бедная женщина плохо писала даже на своем родном языке, что же было говорить о знании других языков, литературы или географии. Но она была от природы добра и любила девочку, оставшуюся на ее попечении. Ольга решила, что англичанка будет у Вари няней, а учить девочку она будет сама, пока не вернется Сергей и не решит судьбу сироты.

Сегодня, позанимавшись с девочкой с утра, княжна взяла ее на прогулку. В сердце Ольги жила тонкая щемящая грусть. Ведь если бы она тогда поддержала Катю, хотевшую ускорить ее бракосочетание, семья Курских завтра праздновала бы первую годовщину своей свадьбы. А теперь праздник будет только у одной пары – Натали и Никиты. Еще месяц назад она получила от подруги восторженное письмо с описанием красоты и невероятных способностей новорожденного Ивана Никитича Черкасского-Белозерова. Князь Никита, как истинный дипломат, сумел после свадьбы уговорить бабушку своей невесты, что для семьи будет почетнее, если они с Натали теперь будут именоваться князьямиЧеркасскими-Белозеровыми, он подал прошение государю и через несколько месяцев получил нужный указ. Так что первенец новой семьи получил свое имя в честь покойного деда Натали и стал наследником нового рода.

Ольга была очень рада за подругу. Письмо Натали было наполнено счастьем: она любила мужа, тот обожал свою молодую жену, а теперь Господь послал им сына. Княжна написала нежное письмо подруге, а ее малышу отправила крохотные башмачки, которые связала из белой пушистой козьей шерсти.

«Будьте счастливы, мои дорогие, – подумала Ольга, запечатывая пакет. – Пусть все в вашем доме будут здоровы, и беда обходит его стороной».

Она отправила посылку и долго еще представляла счастливую Натали с ребенком на руках. И хотя сожаления о собственной судьбе были уже не так остры, печаль тучкой, застилающей солнце, все-таки ненадолго омрачила ее радость за подругу.

«А у меня теперь есть Варя, – мысленно упрекнула себя девушка. – И дело совсем не в том, что она начала звать меня мамой, а в том, что я считаю ее своим ребенком».

Княжна и предположить не могла, что так привяжется к совершенно чужой девочке. Наверное, со стороны это казалось смешно – какая из нее мать, если она старше ребенкаменьше чем на двенадцать лет. Но ведь Алекс очень любил свою мачеху, и называл точно так же, как и его сестры – маман, хотя был моложе Ольги Петровны только на восемьлет. Девушка сама пугалась силы тех чувств, что связали ее с Варей. Что будет с ними дальше? Ответа у нее не было. Ольга прижала к себе девочку, заботливо спрятала ее ручки в большую теплую муфту, где уже грелась Шерри, и постаралась отогнать тревожные мысли. Вокруг было так хорошо: солнце блистало, отражаясь от первого снега, тройка неслась среди бесконечной заснеженной равнины, колокольчик весело звенел под дугой, и, прижавшись к ее боку, сидела маленькая девочка, называвшая ее мамой. Зачем было требовать от жизни большего?

Вдали показалась дубовая роща. Сейчас, покрытая инеем, она казалась серебристой стеной, а узкая дорога, бегущая через рощу к Троицкому, нырнула в нее, как в туннель.

– Мама, смотри, мы скользим, как будто упали в речку с высокими берегами! – воскликнула Варя и захлопала в ладоши внутри меховой муфты.

– И эта река принесет нас к крестному, – поддержала девочку княжна. – Мы с тобой – две зимние рыбы, которые плывут в Троицкое.

Девочка, видно, представила огромных рыб, потому что расхохоталась, а потом, шаля, начала беззвучно открывать рот, подражая рыбе. Ольга захохотала и вслед за ней тоже беззвучно начала вытягивать губы, копируя девочку. Но вот тройка вылетела из-под свода рощи и свернула на дорогу к Троицкому. Белый дом барона теперь высился на фоне голых черных деревьев облетевшего сада, из его труб поднимались в ярко-голубое небо столбы дыма, а окна блестели, отражая яркое зимнее солнце.

– Вот и приехали, – сказала девочке Ольга, – подожди вылезать, я сама тебя раскутаю, а одеяло занесем в дом, чтобы оно не было холодным на обратную дорогу.

Она откинула медвежью полость, встала на ступеньку крыльца и протянула руку Варе. Девочка выползла, поддерживая муфту с собакой и меховое одеяло, а княжна, раскутав ее, забрала Шерри и накидку. Она взяла Варю за руку и поднялась на крыльцо. Лакей отворил перед ними дверь, и путешественницы вошли в хорошо натопленный вестибюль. И хотя Ольга знала, что это когда-нибудь произойдет, все равно она оказалась не готова к тому, что увидела. В дверях, опершись на притолоку, стоял князь Сергей.