Мой суженый, мой ряженый

Снова он был прежний, ласковый, опекающий, падежный. Они успели, запрыгнули на подножку. Женя увидела свободное место и поспешила сесть.

— Много остановок?

— До конечной.

— Это ты в такую даль ездишь на хор? — удивилась она.

Женька кивнул.

— А как ты вообще попал к Лосю? Меня вот Любка привела. А тебя?

— Тетя Аня.

— Это кто? — Женя непонимающе глянула на него.

— Концертмейстер. Она наша соседка.

— Анна Анатольевна?

— Ну да.

— И давно она тебя привела в хор?

— Давно, еще четыре года назад. Сказала, чем болтаться по улицам, лучше пой, тем более, что слух и голос есть.

— А ты болтался по улицам?

Он поморщился недовольно.

— Лучше об этом не распространяться — неинтересно. Ты о себе расскажи. Говорят, ты круглая отличница в своем институте?

— Верно говорят. — Женя улыбнулась.

— И чем ты занимаешься?

— В общем-то, математикой.

— Вот как. — Он кивнул и замолчал.

Жене показалось, он думает о чем-то своем.

— Жень, — тихонько позвала она.

— Что?

— А тебе нравится математика?

— Терпеть ее не могу. Равно, как и физику, и вообще все точные науки.

— А гуманитарные?

— Те еще туда-сюда.

Разговор снова не клеился. Женя стала смотреть в окно. Пейзаж постепенно становился все более серым и однообразным, мелькали типовые дома, похожие друг на друга, как близнецы, между ними белели снеговые пустоши.

— Господи, ну и занесло тебя, — невольно вырвалось у Жени. — Это же у черта на рогах.

— Потерпи, уже близко, — утешил Женька.

Троллейбус, действительно, проехал еще квартал и остановился на кольце. Немногочисленные оставшиеся пассажиры двинулись к выходу. Женькин дом находился на возвышении, к нему вела довольно крутая уличная лестница. У подъезда он достал ключ, отпер железную дверь — и пропустил Женю вперед. Под ногами валялся мусор, обрывки бумаги, апельсиновая кожура. Лифт не работал. Они поднялись пешком на пятый этаж.

Квартира оказалась крошечной и давно не ремонтированной, но, тем не менее, очень чистой и прибранной. Пока Женя раздевалась в узком коридорчике, из двери напротив вышла полная и рыхлая женщина неопределенных лет. Лицо ее было красноватым и точно обветренным, над светлыми, прозрачными глазами кустились белесые брови. Волосы на затылке туго стягивала резинка.

Женщина молча уставилась на Женю. Та ощутила неловкость и опустила глаза. В прихожей повисла гнетущая тишина.

— Женька, это кто? — наконец спросила рыхлая. Голос у нее был низкий и странно осипший, точно она непрерывно курила.

— Тебе какое дело? — грубо и равнодушно бросил Женька. — Топай к себе.

Тетка послушно повернулась и скрылась в комнате.

— Это твоя мама? — почему-то шепотом проговорила Женя.

— Да. Ты не обращай внимания, у нее… проблемы.

— Она выпивает? — догадалась она.

Он усмехнулся и покачал головой.

— Нет. Наоборот, она не переносит спиртного. Просто… у нее много разных болезней. В том числе и с головой не все в порядке. Но ты не бойся, она вообще больше не появится.

— Тебе не кажется, что ты с ней слишком резок?

— Не кажется. — Женька аккуратно отодвинул в сторону Женины сапоги и сунул ей тапки. — Надевай и пошли в кухню.

На кухне было так же тщательно прибрано, плита и раковина блестели, на крючке висело накрахмаленное полотенце.

— Садись, — велел Женька.

Женя уселась за маленький, квадратный столик, покрытый бежевой клеенкой.

— Замерзла? Хочешь чаю?

Она кивнула, продолжая с любопытством осматриваться кругом. На окне, занавешенном пестрой шторой, стоял горшок с разросшимся столетником. Рядом лежала горка каких-то лекарств в разноцветных коробочках. В углу ютилась старенькая стиральная машинка «Эврика», на ней красовались позабытые очки в темной роговой оправе. Отчетливо пахло хлоркой.

Женька тем временем налил под краном полный чайник, поставил его на плиту и включил газ. Затем достал из холодильника сыр, масло и несколько яиц. Вытащил из шкафа сковородку.

Женя с удивлением наблюдала за тем, как ловко и умело он хозяйничает: поджаривает яйца, режет тонкими ломтями хлеб, сверху кладет сыр, помещает бутерброды на противень и сует в духовку. В считанные минуты кухню окутал вкусный и соблазнительный запах. Чайник весело булькал. Женька налил в чашки темную заварку, аккуратно разрезал глазунью и разложил ее по тарелкам. Затем вынул из духовки душистые гренки.

— Ешь.

— Тебе бы поваром работать, — с восторгом проговорила Женя.

— Еще чего. Охота была напрягаться.

— Но ведь у тебя явные способности.

— Ерунда. Просто мать редко готовит, да еще так, что ее стряпню в рот невозможно взять. Так что, волей-неволей, пришлось кое-что освоить. Вкусно?

— Обалденно!

— Ну и ешь, не болтай.

Женя в два счета уничтожила глазунью, и Женька подсунул ей свою порцию, к которой не прикоснулся.

— А ты?

— Я не голоден.

Она глянула на него с сомнением.

— Тебе надо есть, вон какой ты тощий.

— Это конституция такая, ничего не поделаешь. Даже если я буду лопать, как бегемот, все равно не поправлюсь.

— Везет, — проговорила Женя с улыбкой.

С глазуньей было покончено, от гренок в тарелке остались лишь золотистые крошки. Женя и Женька сидели за столом и молчали, глядя в упор друг на друга.