Мои странные мысли

Святой Наставник спросил Мевлюта о его тележке, и Мевлют ответил, что продолжает ее поиски, но еще не нашел ее. Он признался, что еще не нашел дневной работы (на этом ответе он постарался не задерживаться, чтобы не создалось впечатление, что он пришел просить работу). Настал удобный момент упомянуть вещь, о которой Мевлют размышлял последние две недели: его долгие ночные прогулки теперь были не просто частью его работы – они давно стали его потребностью. Когда он подолгу не выходил на улицу ночью, сила его мыслей и воображения ослабевала.

Святой Наставник напомнил ему, что в исламе работа является частью молитвы. Интуитивная потребность Мевлюта продавать бузу до конца дней была, безусловно, зн'aком и следствием высшей истины, согласно которой в этом мире только Создатель на нашей стороне и только к Нему должны мы обращаться за помощью. Мевлют был встревожен этими словами, которые приводили его к выводу, что странные мысли, бродившие в его голове, пока он ходил по улицам, были вложены туда Всевышним.

Когда старик попытался заплатить за бузу (в этот вечер с ним было девять учеников), Мевлют напомнил ему о договоре накануне – буза на этот раз будет за счет торговца.

– Как тебя зовут? – спросил старец с одобрением в голосе.

– Мевлют.

– Какое благословенное имя! Ты мевлидхан? – спросил старец громко, чтобы все ученики услышали.

Мевлют не мог ответить на вопрос, потому что не знал, что это такое. Его прямота и смирение заставили учеников улыбнуться.

Старик объяснил, что, как всем известно, мевлид – это длинные стихотворения-месневи, написанные в честь дня рождения Святого Пророка Мухаммеда. А мевлидхан – человек, который пишет музыку к этим месневи. Если когда-нибудь у Мевлюта родится сын, ему стоит назвать его Мевлидхан; такое имя принесет мальчику большую удачу. К тому же Мевлют обязательно должен приходить каждый четверг – теперь ему даже не нужно оповещать о себе криками с улицы.

Сулейман. Ведиха сказала мне, что, лишившись тележки и не сумев вернуть ее, Мевлют решил поднять плату за свой однокомнатный дом на Кюльтепе, где по-прежнему живут найденные мной арендаторы. В противном случае он просит плату за несколько месяцев вперед. Вскоре он сам позвонил мне.

– Послушай, братишка, – сказал я ему, – у тебя там живет один бедняга из Ризе, человек Вурала, в общем, наш человек; если мы велим ему покинуть дом, он покинет его мгновенно, едва мы ему скажем, даже без разговоров. Он очень боится господина Хамита. Но я хочу заметить, что он платит тебе не так уж и мало, он платит вовремя каждый месяц, наличными в руки, и Ведиха передает деньги тебе без налогов, без отговорок. Ты думаешь, что найдешь кого-то лучше?

– Извини, Сулейман, но именно теперь я больше не верю никому из Ризе, так что пусть он уходит.

– Что ты за черствый хозяин! Человек только женился, у него только ребенок родился! Мы что, выкинем их на улицу?

– А меня кто-то когда-то в Стамбуле жалел? – спросил Мевлют. – Ты знаешь, что я имею в виду. Ладно, хорошо, не надо никого выкидывать на улицу прямо сейчас.

– Мы жалели тебя, мы заботились о тебе, – сказал я осторожно.

Месячной платы, что передавала Мевлюту Ведиха, едва хватало на покрытие недельных расходов семьи. Но после телефонного разговора с Сулейманом оплата, которую Ведиха привезла за март вместе с оплатой вперед за апрель и май, была больше обычной. Мевлют не слишком задумывался о том, какую роль Сулейман и Коркут могли сыграть в этом. Он использовал деньги, чтобы купить подержанную тележку для мороженого, черпак, металлические ванночки и миксер, решив провести лето 1989 года за продажей мороженого.

Когда Мевлют пошел забирать тележку в соседний район ниже по холму, Фатьма и Февзие увязались с ним; на обратном пути они помогали толкать тележку и были в восторге. Когда соседка Рейхан, неправильно поняв причину всего этого веселья, высунулась в окно, чтобы поздравить Мевлюта с возвращением его рисовой тележки, никто не стал ее поправлять. Пока Мевлют с девочками чинили тележку и заново окрашивали ее в саду за домом, в вечерних новостях показывали толпу протестующих на площади Тяньаньмэнь в Пекине. В начале июня по телевизору показали китайца, который в одиночестве стоял перед танками, и Мевлют был потрясен его смелостью. Он подумал, что тот храбрец вполне может быть уличным торговцем. Что продавал его китайский собрат, перед тем как встать перед этими танками с пластиковым пакетом в руке? Может быть, рис, как и он, думал Мевлют. По телевизору он видел, как китайцы варят свой рис, но рис с нутом и курицей, как делала Райиха, они не готовили и вообще варили рис очень долго. Мевлют был на стороне протестующих, хотя считал, что в протестах против правительства не стоит заходить слишком далеко, особенно в бедных странах, где, кроме государства, некому позаботиться о бедняках или уличных торговцах.