Читаем Мой Сталинград полностью

«В современном мире, – писала она, – национальная храбрость – не редкое качество. Это вселяет новую веру в силу духа человека. Такую храбрость в большей или меньшей степени можно отметить в народах всех стран, захваченных фашистами, но она принимает особенно драматическую форму в героизме, с которым русские встречают несчастья, вызванные жестокой войной. Русские теперь жертвуют всем, что они имеют, не думая о потерях и боли. Это заставляет Запад пересмотреть свои прошлые суждения об общественном строе этого народа».

Двое суток Елхи (а точнее, печные трубы, оставшиеся от хутора) удерживались немцами. На третьи сутки взяли их мы. С тех пор, вплоть до 20 ноября хутор много раз переходил из рук в руки, о нем время от времени упоминалось даже в сводках Совинформбюро, будто речь шла о большом городе, имеющем стратегическое значение.

Пятого сентября, когда с помощью подошедших к нам на помощь «катюш» и тяжелых танков, а также пушечных ударов из бекетовского парка, где были установлены батареи 152-миллиметровок, да еще штурмовиков «Ил-2» (мы впервые, задыхаясь от радости, увидели их в таком большом количестве), когда мы ворвались в Елхи, то впервые же, уже не из рассказов других, а собственными глазами увидели, что могли сотворить с нашими людьми немцы.

Увидев нас, выбежавших на единственную знакомую нам и не узнаваемую улицу, бежала навстречу женщина. Она рвала на себе волосы, кричала что-то, указывая на колодец, возле которого несколько дней назад минометчики устроили праздник Ивана Купалы. Женщиной этой была наша медсестра Надя.

– Гляньте, вы только гляньте, что они тут натворили, звери поганые!..

Вслед за нею мы подошли к колодцу и ужаснулись. Колодец до самого верху был забит трупами наших военнопленных.

– И Валя... Сероглазка наша там... Ее... о Боже мой!.. ее они сперва изнасиловали, а потом уж туда... вместе со всеми... Некоторые были еще живые... Коля Светличный... Его тяжело ранило... Валя ухаживала за ним... думала как-нибудь... О Господи! Да кто же, за какие грехи наши тяжкие, наслал на нас нечистую эту силу! – и Надя забилась в истерике.

Мы молчали. Мы ничего не могли сказать. Мы скажем потом. Очень скоро скажем...

Ну а я? Если б я сочинял роман по классическим его канонам, организовывал сюжет, фабулу и все прочее, разве я позволил бы себе и своему читателю расстаться со Светличным и Сероглазкой, когда их «роман» только начинался? Какую бы радость, какое бы удовольствие мне доставило вести и вести лирическую эту линию, уточняя, развивая, усложняя ее, увлекаясь все более и более сам и увлекая вслед за собою тебя, мой читатель. А то вот мелькнули два мотылька перед тобою и погасли. Но что поделаешь? На войне все мы мотыльки. Самое обидное – то, что в отличие от нас с вами, они, те вспыхнувшие и погасшие, никогда не узнают, что через все великие муки и страдания их боевые побратимы пришли к Победе.

Конец первой книги

<p>Книга вторая</p><p>Часть первая</p><p>Противостояние</p>

Старшина нашей минометной роты Иван Кузьмич Прибытков, ставший со временем для всех нас, командиров и рядовых, просто Кузьмичом, нередко озадачивал меня и моего заместителя Усмана Хальфина неожиданными выходками, граничащими, как нам казалось, с преступным безрассудством или даже безумием. И это случалось не где-нибудь, а в раскаленных степях между Волгой и Доном в конце июля и в августе 1942 года. Первый раз было это, когда дивизия получила приказ, с нашей точки зрения, совершенно уж нелепый, – оставить занимаемый ею рубеж на берегу Дона и средь бела дня совершить тридцатикилометровый марш к хутору Чикову на Аксае и занять там оборону. Нелепым приказ этот нам, маленьким начальникам, масштаба взвода и роты, представлялся потому, что такого рода марши совершаются не днем в открытой степи, где в небе властвуют немецкие истребители и штурмовики, а ночью. Это – по нашему, чрезвычайно, к сожалению, мало информированному разумению, но вроде бы основанному исключительно на здравом смысле. Мы, однако, не знали, что справа и слева от нас немцы уже форсировали Дон и двумя сходящимися клиньями устремились к Сталинграду и что, задержись мы на своих позициях до вечера, неизбежно оказались бы в ловушке, то есть в окружении. И командованию нашей 64-й армии ничего не оставалось, как отдать приказ, ничего веселого нам, конечно, не сулящий, но сохраняющий надежду на спасение сил после неизбежных свирепых бомбежек по пути отхода.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Великой Победы

Похожие книги