Мои собаки

До темноты я вместе с мужчинами выносил во двор сгоревшую перегородку, а наутро (переночевав, как вы понимаете, в Малыше) помогал восстанавливать стену, очищать потолок и печь.

Все это время погорельцы — Петровна и ее внучка (их на ночь приютили соседи) не отходили от Челкаша: гладили и обнимали, угощали пряниками, называли «самым бесстрашным, отважным, удалым» и, конечно, «самым умным».

От такого обилия комплиментов Челкаш вначале смущался, но вскоре уже воспринимал их, как должное, а потом в нем разгорелся пожар другого рода — эмоциональный, его стала распирать гордость за свой поступок. Выпятив грудь и надув щеки (давая понять, что является бывалым пожарным), он прошелся мимо местных собак, которые, кстати, как только загорелась изба, поджали хвосты и разбежались по дворам, а теперь с несчастным видом сидели в стороне и восхищенно глазели на моего друга.

— Ты начал свой путь к славе, — улучив момент шепнул я ему.

— Ага! — откликнулся он.

Мы уже собирались уезжать из деревни, как к Малышу подошли Петровна с внучкой. Бабуся подарила мне корзинку огурцов, а внучка протянула Челкашу вырезанную из бумаги «Медаль за спасение на пожаре». Челкаш в свою очередь протянул «медаль» мне, чтобы я прикрепил ее к ошейнику, что я и сделал, и мой дружище сразу отправился хвастаться наградой перед собаками.

Он и в дальнейшем, уже в Москве, когда к нам кто-нибудь приходил, притаскивал «медаль» и демонстрировал ее гостю, при этом закатывал глаза и завывал — подробно рассказывал, какой ужасный был пожар, как в полном дыму отыскал ребенка, а потом и котенка. И никому не разрешал трогать «медаль» — Смотреть, смотрите, но не трогайте, а то еще случайно порвете!

И хранил он «медаль» в отдельной коробке из-под обуви, где лежали щетка и крем. Я предложил ему положить «медаль» в стол, рядом с моей медалью «Ветеран труда», но он отказался — видимо, посчитал, что драгоценность особенно сверкает среди чепуховин, а среди других драгоценностей тускнеет.

Глава двадцать пятая, последняя

До Ленинградского шоссе, с которого началось наше путешествие, оставалось каких-то сто километров. Я поглаживал «баранку» и нахваливал Малыша, ведь он ни разу нас не подвел, все испытания выдержал с честью, он боец что надо (поломка подшипника — не в счет; здесь мы с Челкашом виноваты, слишком поддали жару Малышу, а он все же не гоночная машина). Я вспомнил предрекания автолюбителей нашего двора — мол, ваш драндулет развалится, замучаетесь с поломками — и усмехнулся:

— Малыш утер им нос.

Челкаш просиял — И мы утерли!

Что правда, то правда, ведь мы бывалые, выносливые, находчивые и так далее. Впрочем, об этом я, вроде, уже говорил.

Мы подъехали к Ленинградскому шоссе в том месте, откуда неделю назад свернули на проселочную дорогу, только, понятно, с противоположной стороны. До Москвы открывалась прямая широкая автострада.

И здесь произошло самое интересное — Малыш самостоятельно, без моего участия, влился в транспортный поток! Выбрал момент, когда между машинами образовался просвет, и въехал на трассу! И дальше покатил, четко выдерживая дистанцию между собой и впереди идущей машиной! Поверите ли, Малыш и притормаживал и увеличивал скорость сам по себе — я совершенно не трогал руль, не нажимал на педали!

Но и это не все. Малыш остановился перед светофором на красный свет! Оказалось, он прекрасно знал правила дорожного движения!

Такой поворот событий меня поразил до глубины души. Наверняка, и вы сейчас поражены. А Челкаш — хоть бы хны; он не только не удивился, но и подмигнул мне — Отсюда до дома Малыш помнит дорогу и спокойно нас довезет. Так что можешь отдыхать, но на всякий случай давай я сяду за руль, буду контролировать действия Малыша.

— Пожалуйста, давай! — согласился я, и мы поменялись местами.

Челкаш сел на мое сиденье и положил лапы на руль; я развалился на его «штурманском» месте, закурил и, включив радиоприемник, настроил музыку.

Из идущих навстречу и обгоняющих нас машин то и дело кто-нибудь выглядывал, показывал на Челкаша и улыбался. Еще бы! Не каждый день увидишь собаку-водителя, да с медалью!

И до самой Москвы на всех постах ГАИ, завидев моего друга, постовые вытягивались в «струнку» и отдавали ему честь. И тоже улыбались.

…Когда мы въехали в наш двор, автолюбители разинули рты от удивления (дворник Иннокентий выронил из рук метлу) — они были уверены, что наш «Запорожец» привезут в кузове грузовика; в лучшем случае — притащат на тросе; а скорее всего — мы вернемся пешком, поскольку «Запорожец» на полпути развалится. И вдруг наша машинка вкатывает целехонькая, а за рулем сияющий Челкаш с медалью! Автомобилисты сразу стушевались, съежились, кивнули мне с жалкими улыбками и стали копаться в своих машинах. (Лицо Иннокентия вытянулось в кувшин; прихватив метлу он торопливо заковылял в конец двора).