Мои седые кудри

— Поздравляю! — повторил он еще раз, обнимая прослезившуюся Феклу Андреевну.

Поздравлять командира и комиссара действительно было с чем. Мария Осипова и сестры Мазаник справились с боевым заданием. Они сделали все для того, чтобы приговор народа над фон Кубе был приведен в исполнение.

И вот исполнители приговора — Мария и Галя, а с ними и Валентина — в объятиях Федорова и Хатагова.

— Так вот вы какая, Галя! — говорил Хатагов, глядя на Елену Мазаник. — Вот вы какая!

— Харитон Александрович, — плача от радости, прижималась к его широкой груди Валентина, — а где мои дети?

— Здесь твои дети, спят… все здоровы, — отвечал за него Николай Федоров.

— Фекла Андреевна накормила твоих детей, дала им парного молока, — говорил Хатагов, — они и заснули… Сейчас увидишь их… сейчас…

— Ой, спасибо вам, — обняла Валя Феклу Андреевну, — спасибо! Идемте же к ним, хоть на спящих погляжу.

— Пойдем, Валентина Григорьевна, — отвечала та, — посмотришь… Да и сама небось намучилась в дороге-то. Постой, дай-ка я еще разок погляжу на Машу-то. Господи, царица небесная! Как с креста сняли…

Мария Осипова заметно сдерживала свои чувства, хотя радость так и рвалась из ее глаз.

— Как в дороге, — спрашивал Федоров, — никто не беспокоил?

— Нет, — отвечала Мария Борисовна, — нас из рук в руки передавали.

— Ну, Елена Григорьевна, наша дорогая Галя, признавайся, страху набралась? — говорил Федоров.

— Страху-то набралась, товарищ командир, но по другому поводу — все боялась, что гестапо раньше времени схватит.

— А разве подозревали? — спросил командир.

— Да, секретное подслушивание в комнате устроили. Я-то не знаю, Похлебаев разведал и предупредил. А то бы в ловушку по-глупому угодила, — отвечала Елена.

— Смотрю на тебя, Галя, — сказал Хатагов, — и говорю: молодец! Миллион раз молодец!

Мария Борисовна вспоминала, как несла мины, как обыскивали ее полицаи. Не забыла упомянуть и о газете «Известия», которую держала в руке во время обыска.

Хатагов слушал, иногда покачивал головой, а потом встал, подошел к Осиповой, обнял и трижды крепко поцеловал эту мужественную женщину. «Детей потеряла в Минске, вся душа ее горем залита, а с какой самоотверженностью работает в бригаде», — подумал он.

— Фекла Андреевна! — вдруг окликнул хозяйку Федоров. — Что же мы за люди такие? Гости-то наши голодные все, а мы их словами кормим.

— У меня стол накрыт, — отвечала хозяйка. — Жду да кланяюсь, пожалуйте, дорогие, хлеб-соль вам.

— Вот это другой разговор, — оживился Федоров, — поешьте и без разговоров — в постель! Спать!

— Нет! Возражаю! — проговорил Хатагов. — В Янушковичах хотя и спокойно пока, а все же надежнее будет в Рудне. Здесь дорога — могут и каратели пожаловать.

— Это верно! — согласился Федоров. — Ну, тогда короткий привал — и айда в глубь леса.

— Совсем другое дело, — оживился Хатагов и обратился к Ивану Плешкову, который сопровождал героинь: — Заседлай лошадей, дружище, для нас и подготовь подводу женщинам и детям!

— Есть подготовить лошадей! — отчеканил Плешков и вышел из дому.

Фекла Андреевна радовалась так, словно двое ее сыновей вернулись домой с фронта. Она нет-нет да и подойдет к Осиповой, шепотом спросит:

— Маша, скажи, а бомба-то взорвалась?

И Мария ей тоже на ухо:

— Командир приказал нигде ни слова об этом. Но, кажется, да!

Фекла Андреевна отходила и, останавливаясь перед иконой богоматери, крестилась, шепча: «Благодарю тя, Христе боже наш, что Маша живая домой вернулась». Сестры — Елена и Валентина — смотрели на маленькую, щупленькую фигурку хозяйки, переговаривались и ели отварную картошку с молоком.

— По коням! — подал команду Хатагов, когда лошади были поданы.

Перед рассветом отважные женщины, а с ними дети и бабушка в сопровождении взвода партизан во главе с комиссаром въехали в деревню Рудня. Разместив женщин и детей в своей комиссарской хате, Хатагов выставил вокруг деревни усиленную охрану и приказал коменданту базы Грищенко:

— Иван Афанасьевич! Пусть поспят вволю. Ничего не жалеть для них! Заслужили!

— Видать, заслужили, — отвечал комендант, — коли в комиссарской хате с почетом устроились.

Когда Елена услышала мерное дыхание сестры, она едва слышно прошептала: «Молодец Валя». Мария, которая, несмотря на смертельную усталость, никак не могла заснуть, тихо спросила:

— Ты не спишь, Галя?

— Нет. Спать хочу, а сна нету. Мысль сверлит и сверлит: «А вдруг не получилось?» — прошептала Елена в ответ.

— И я об этом же думаю, — говорила Мария. — Вечером гаулейтер должен был выступать на сборище молодчиков. Мог задержаться.

— Вряд ли. Он всегда был точен.

— Ты сказала «был»? — заметила Осипова.

— Правда? Хорошо бы. Я по дороге сюда, — шептала Елена, — вздремнула. И в полусне видела черные флаги над рейхстагом. Все — в черном, и Ядвига плачет… А слезы у нее, как капли нефти, падают на пол и черные пятна оставляют…

Так, переговариваясь, они и заснули.