Мой самый любимый Лось

Всякий раз, когда Акула приезжал к Лосю, он оставлял Нину в машине, не позволял ей сопровождать его. И всякий раз она ослушивалась — из машины выходила и долго рассматривала Лосиный дом, вызывающе нажевывая жвачку и выдувая из нее пузыри. Нина то ли знала, то ли просто надеялась, что Анька ее видит. Делала небрежный вид, рассматривала сверкающие на солнце окна в их с Лосем спальне и нахально улыбалась, откидывая с чистого красивого, по-кукольному гладкого лица темные пряди. Ее взгляд был взглядом победительницы; в нахальных темных глазах светилась решимость идти дальше, и у Аньки мороз пробегал по коже всякий раз, когда она думала, что эта красотка захочет оседлать ее, Анькиного, северного оленя, и завладеть домом, где Анька была так счастлива.

— Да вот шиш тебе, — зло пыхтела она. — Шиш! Лось на тебя даже не посмотрит! Он мне любовь до гроба обещал!

На этот раз Акула тоже оставил Нину в машине и спешно пошел к дому, оправляя на себе одежду так, будто шел на собеседование. Анька, рассматривая его поджарую фигуру, поймала себя на мысли, что Акула заметно волнуется.

— Чего это он, — пробормотала Анька озадаченно, поспешив к лестнице.

И уже самым краешком глаза она заметила, что Нинка, эта пластмассовая дешевая стерва, вылезла из машины и решительно направилась вслед за Акулой.

Когда Анька спустилась, Акула был в холле, непривычно молчаливый и напряженный.

— Анри дома нет, — сухо и неприветливо произнесла Анька, беспокойно поглаживая круглое пузо. — Зачем ты пришел?

Со времени ее свадьбы с Лосем они с Акулой не разговаривали вообще. Тот или боялся ее, как огня, или стыдился; в любом случае, ее злые слова, ее страшная правда и злое, издевательское наказание отбили у него всякое желание общаться.

Но сегодня Акула, видимо, все же насмелился вылезти из своего безопасного уголка. Старательно пряча от Аньки свои глаза, скрывая волнение, которое так и норовило выписаться огромными буквами на его холеной физиономии, Акула выдохнул с шумом воздух и выпалил:

— Это хорошо. К нему самому я побоялся обращаться, поэтому хочу попросить тебя…

Он поднял на Аньку полный стыда, умоляющий взгляд и продолжил:

— Мне нужна работа.

— Во как, — удивилась Анька, сползая с лестницы. — Неожиданно. Чего так? Живешь же на дивиденды, чем плохо? Или стало мало? — она с насмешкой кивнула на прозрачные стеклянные двери, за которыми маячила фигура Нины.

Акула отчаянно тряхнул головой — нет, нет! — и Анька смягчилась.

— Да ладно, — великодушно произнесла она, — чего на пороге говорить. Пошли в дом, что ли…

Она провела его к тому самому бару, где они давно — уже почти пять месяцев как! — повстречались снова, жестом указала на высокий стул, предложила виски, но Акула снова отрицательно кивнул головой, всем своим видом показывая, что настроен на серьезный разговор.

— Так чего вдруг работать потянуло? — поинтересовалась Анька, устраиваясь рядом. — Чего, не хватает? Или влез в долги, или что-то купить вздумал? Ну да, теперь у тебя тоже почти что семья…

— Не в этом дело, — глухо ответил Акула. — На все хватает. Но я… пойми правильно, — он мучительно потер лоб, — я просто хочу… чтоб все было по-настоящему. Чем-то заниматься хочу. Не прожигать жизнь, а участвовать в ней. Что-то делать. Созидать. Я ведь много умею, многое могу…

— Ага, — сказала язвительная Анька, — девчонок соблазнять!

Акула внезапно покраснел, и Анька с удивлением поняла, что он серьезен с ней, и честен в своих желаниях.

— Вот видишь, — горько сказал он, — ты знаешь обо мне только это. А ведь я учился!.. Я много знаю, я был лучшим!

— Феерично просрал карьеру, — подытожила Анька, тяжко вздохнув. — Ну да ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. От меня-то чего надо?

— Поговори с Анри, — оживился Акула. — Попроси за меня. Тебе он не откажет! Скажи, я готов и согласен на любую должность!

— Ты просишь меня поручиться, — тоном заправского крестного отца проговорила Анька, — но знаешь, чему меня папа учил? Не поручаться за раздолбаев. Никогда. Потому что в этом случае пострадает моя репутация.

— Не поручайся, — глухо ответил Акула. — Просто… скажи ему о моей просьбе.

— А сам чего? — уже с жалостью произнесла Анька.

— Боюсь, — откровенно сознался Акула. — Боюсь, что он не воспримет меня серьезно, боюсь, что не поверит, боюсь… что откупится, кинув мне пачку денег. Как обычно. Как подачку. А я подачек не хочу! — в голосе Акулы послышалась страсть, какой раньше не было, и Анька уважительно кивнула. — Я хочу сам зарабатывать, своим умом, своими руками!

— А, это да, — протянула она. — Ну, хорошо. Я ему намекну. Но и только; никаких поручительств, никаких просьб. Я не знаю, что ты там придумал, я не знаю, на сколько хватит твоих благих намерений, так что…

— Надолго, — горячо заверил ее Акула. — Я много думал… теперь работать вместе с братом, помогать ему и приносить ему пользу — это меньшее, что я могу дать.

— Искупаешь? — понимающе произнесла Анька.

Акула кивнул.