Читаем Мой роман, или Разнообразие английской жизни полностью

– Неужели вы думаете, что австрийское правительство допустит, чтобы все ваше богатство перешло в руки этого ничтожного человека, этого писца в гражданской службе? О, мудрец – по теории, почему вы так недальновидным своих поступках?

Этот насмешливый упрек не произвел желаемого действия. Риккабокка потер ладонь о ладонь и потом преспокойно протянул обе руки к яркому камину.

– Друг мой, сказал он: – мое достояние переходят сыну, а приданое – дочери.

– Но ведь у вас нет сына.

– Тс! у меня нет; но будет. Джемима только вчерашним утром сообщила мне об этом; вот по поводу-то этого известия я и решился переговорить с Лесли. После этого вы скажете, что я все еще недальновиден?

– У вас будет сын? повторил Гарлей, в крайнем недоумении: – почему же вы знаете, что у вас будет сын, а не дочь?

– Все замечательнейшие физиологи говорят, отвечал мудрецу, утвердительным тоном: – что если муж старше жены многими годами, и если прошел довольно длинный промежуток времени без детей, то первый после этого промежутка новорожденной должен быть мужеского пола. Соображаясь, с статистическими вычислениями и исследованиями натуралистов, я окончательно убедился в справедливости этого замечания.

Хотя Гарлей все еще был сердит и сильно взволнован, но при этом замечании он не мог удержаться от громкого смеха.

– Вы нисколько не переменились: все тот же чудак в мире философии.

– Cospetto! сказал Риккабокка, – скажите лучше, что я философ среди чудаков. Заговорив об этом, позволено ли мне будет представить вам мою Джемиму?

– Само собою разумеется. В свою очередь и я должен представить вам молодого человека, который по сие время с признательностью вспоминает ваше великодушие, и которого ваша философия, по какому-то чуду, не погубила. В другой раз вы потрудитесь объяснить мне причину этого явления. А теперь извините меня, на несколько минут: я отправляюсь за гостем.

– За каким гостем? Не забудьте, в моем положения я должен быть очень осторожен; к тому же….

– Не беспокойтесь: я ручаюсь за его скромность. А между тем прикажите приготовить обед и позвольте мне и моему другу разделить его с вами.

– Приготовить обед! Corpo di Васcо! вот тут уж и сам Бахус не поможет нам. Посмотрим, что-то скажет Джемима?

– Это ваше дело. Но обед должен быть.

Предоставляю читателю вообразить восторг Леонарда при встрече с Риккабокка – неизменившемся, с Виолантой – так похорошевшей, и Джемимой! Пусть он представят себе удивление этих лиц, когда Леонард рассказывал свою историю о своих подвигах на поприще литературы, о своей славе. Он рассказывал свою борьбу с миром действительным, свои похождения в этом мире; с простотой, которая исключала из рассказа даже самую тень эгоизма. Но когда случалось говорить о Гэлен, он ограничивался немногими словами, выражая их с особенной скромностью.

Виоланта хотела знать гораздо более из того периода в жизни Леонарда, в котором Гэлен принимала участие, но Гарлей помог Леонарду соблюсти свою скромность.

– Ту, о ком он говорить, вы увидите сами в весьма непродолжительном времени, – и тогда не угодно ли вам будет спросить об этом у неё.

Вместе с этими словами, Гарлей дал совершенно новое направление повествованию Леонарда, и слова молодого человека снова потекли свободно. Таким образом, вечер доставил величайшее удовольствие всем, кроме Риккабокка. Воспоминания о покойной жене его от времени до времени возникали перед ним; а вместе с тем, как они становились грустнее, он ластился к Джемиме, глядел в её открытое, доброе лицо и жал её руку.

Виоланта испытывала невыразимое блаженство; она не могла дать отчета в своей радости. Больше всего она разговаривала с Леонардом. Молчаливее всех был Гарлей. Он слушал согревающее, безыскусственное красноречие Леонарда, – красноречие, которое берет начало своего истока из гения, течет свободно и не охлаждается возражением грубых, не имеющих сочувствия слушателей. Гарлей с спокойным восторгом слушал и пленялся мыслями, не слишком глубокими, но зато верными, – мыслями невинными, благородными, при которых непорочное сердце Виоланты принимало в себя отголоски пылкой душа юного поэта. Замечания и возражения Виоланты так не похожи были на все, что он слышал в кругу обыкновенных людей! в форме выражения их было так много имеющего сходства с тем, что наполняло его душу в лета минувшей юности! По временам, при возвышенной мысли или при звучных стихах итальянской поэзии, которые Виоланта. произносила мелодическим голосом и с пылающими взорами, – по временам, говорю я, он величаво поднимал свою голову, губы его дрожали, как будто он слушал в эти минуты звук военной трубы. Инерция долгих годов была поколеблена в самом основании. Героизм, глубоко скрывавшийся под странным расположением его духа, был затронут; он сильно волновался в нем, пробуждая все светлые воспоминания, соединенные вместе с ним и так долго остававшиеся в усыплении.

Перейти на страницу:

Похожие книги