Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Оы смела решиться и это… бессовестная!.. Заметьте, впрочем, за минуту перед этим я забыл бы все, еслиб не её могила в чужой стороне…. и эта слеза прощает ее, произнес итальянец.

– Простите ей все, сказал Гарлей, с необыкновенной нежностью во взорах и в голосе. – Я продолжаю. По прибытии в Швейцарии здоровье вашей жены, постоянно слабое, совершенно расстроилось. Усталость и душевное беспокойство уступили место горячке. Оставляя дом, оы взяла с собой одну только женщину – единственную служанку, которой она могла довериться. Она подозревала, что Пешьера подкупил всю её прислугу. В присутствии этой женщины, в припадках бреда, она доказывала свою невинность, с ужасом и отвращением обвиняла вашего родственника, умоляла вас отмстить честь её и вашего имени.

– Бедная, несчастная Паулина! простонал Риккабокка, закрыв лицо обеими руками.

– Но во время её недуга бывали промежутки, когда сознание возвращалось к ней. В один из этих промежутков, несмотря на все усилия её служанки, она встала, вынула из конторки разные письма и, прочитав их, произнесла печальным голосом: «но каким образом доставить их к нему?… кому могу я доверить их?… его друг уехал!» Но вдруг в уме её блеснула светлая идея, потому что вслед за тем она произнесла восклицание радости, села и стол и писала долго и торопливо, тщательно запечатала письмо свое с другими письмами в один пакет и приказала служанке снести его на почту, отдать там в руки и заплатить деньги. «Не забудь – говорила она при этом (я повторяю вам совершенно те слова, которые слышал от её служанки) – не забудь, что это письмо служит единственным средством доказать моему мужу, что хотя я и находилась в заблуждении, но не так еще преступна, как он полагает. Это письмо служит единственным средством к забвению моих заблуждений и, быть может, к возвращений) моему мужу благородного имени, а дочери моей – наследства. Служанка отнесла письмо на почту и когда воротилась домой, госпожа её спала с улыбкой на лице. После этого сна с ней сделался бред, и на следующее утро душа её отлетела.

При этом Риккабокка отнял одну руку от лица и схватил руку Гарлея, безмолвно умоляя его остановиться. Сердце этого человека тяжело боролось с чувством гордости и его филесофией. Прошел значительный промежуток прежде, чем Гарлей мог принудит его обратить внимание на житейскую перспективу, погорая после этого известия открылась бы расстроенному положению его дел. А между тем Риккабокка убеждал себя и в половину убедил Гарлея, что уверения жены его в её невинности были не что другое, как болезненный бред.