Мой профессор

Как я и подозревал. Динамика власти в игре — хотя и неправильная, так же привлекательна для нее, как и для меня. Наша разница в возрасте, ее роль в моей фирме, наша история… вот почему она здесь.

— Должен ли я заставить тебя?

Она дрожит, и, не в силах сопротивляться больше ни секунды, я протягиваю руку и провожу пальцем по ее полной нижней губе, не в силах остановиться, прежде чем засунуть большой палец ей в рот, чтобы заставить ее пососать. Вишнево-красные губы смыкаются вокруг моего пальца, и ее язык облизывает внутреннюю сторону моего большого пальца, как будто она жаждет большего.

Она не отвечает на мой вопрос, что неудивительно. Я хочу, чтобы она была честна, но понимаю, что мы еще не достигли этого.

— Мистер Барклай? — спрашивает Кэндис, словно звучащая за тысячу миль отсюда. — Вы здесь? Я вас не слышу.

Взгляд Эмелии устремляется на телефон, обеспокоенное выражение омрачает ее черты.

Это наказание, когда я вынимаю большой палец у нее изо рта, напоминание о том, что она должна быть сосредоточена только на мне.

— Мы играем с огнем? — шепчет Эмелия.

Конечно, но это не тот вопрос, который она хочет задать. Она размышляет, стоит ли нам остановиться, и эта мысль улетучивается, когда ее пальцы скользят по верхней части моей молнии. Я чуть не зашипел, когда почувствовал тяжесть ее руки, прижимающейся ко мне. Все мои силы уходят на то, чтобы сидеть спокойно и быть терпеливым. Если бы я был уверен, что она не струсит, то взял бы верх и нанес удар, как гадюка. Я бы рывком притянул ее к себе за шею, окрасив щеки в розовый цвет от шока, схватил бы за подбородок, пока ее полные губы не приоткрылись бы для меня.

Шум.

Она скулит, как испуганный зверек, но глубоко внутри, в той темной потаенной части своей души, она оживает.

Ее рука все еще на моей молнии.

Провожу костяшками пальцев по ее подбородку.

— Ты боишься, малышка?

Ее пристальный взгляд поднимается, чтобы встретиться с моим, и в нем читается одобрение, потребность практически сочится из нее.

— Так ты хочешь, чтобы я тебя приласкал?

Глажу ее по щеке, и она наслаждается этим прикосновением, прижимаясь к руке.

Я принимаю ее идеальное подношение, лежащее у моих ног. Она стоит на коленях, сжимая ноги вместе, вероятно, чтобы облегчить боль, которую чувствует между бедер. Бедная Эмелия. На платье есть ряд пуговиц, идущих по центру, от ключиц до пупка. Она выглядит скромно, пока я не расстегиваю три верхние пуговицы и не раздвигаю шелковую ткань. V-образный вырез обтягивает грудь, на волосок от того, чтобы обнажить все. Бледное кружево не имеет лишней подкладки и почти не поддерживает, но Эмелии не нужно ни то ни другое. Я завороженно смотрю, как она начинает расстегивать молнию на моих брюках. Звук прорезает воздух, как вой товарного поезда. Моя концентрация рассеивается, и взгляд перемещается туда, где она маленькими ручками пытается меня освободить. Именно в этот момент я полностью убираю свои руки. Это должно быть сделано по ее собственной воле. К черту мотивы, игру во власть, изменчивое согласие. Я не буду заставлять ее выходить из этой комнаты или подниматься с колен, но дам ей одну маленькую вещь: право выбора, продолжать или отступить в любое время.

Внешне я убеждаю себя, что таковы мои истинные мотивы, но какой-то больной извращенной части меня нравится откидываться в кресле, выглядя совершенно невозмутимым, когда Эмелия руками крепко обхватывает мой член. Это ее бесит, я знаю, это святотатственное отношение. Я провожу пальцем взад-вперед по губам, но в остальном сижу совершенно неподвижно. Даже скучаю. Она сомневается в себе и обдумывает каждое решение, но все равно продолжает.

Она опускает руки к основанию моего члена, затем поднимает обратно к головке. Дрожь восторга пробегает по спине. Ее хватка крепкая, теплая и манящая — просто фантастика, и все же это лишь тень того, что я почувствую, когда наконец окажусь внутри нее. Больше, жестче, крепче, хочу сказать ей. Она обращается со мной так, словно я хрупкий, как будто боится, что причинит мне боль. Я чуть не смеюсь от этой мысли, но это чувство веселья недолговечно, когда Эмелия наклоняется вперед, прижимается губами к самому кончику моего члена, а затем начинает засасывать его в рот.

Не могу удержаться от стона.

Она представляет собой такое сочетание: невинность, обернутая в сексуальную привлекательность. Ее полные красные губы выглядят так, словно созданы для совершения плохих поступков, но она использует их так, будто девственница, словно она никогда не держала так мужчину, не брала его в свой нежный рот исключительно ради удовольствия.

Ревность пронзает меня при мысли о том, что она стоит на коленях перед кем-то другим. Никогда больше.

Мягко и медленно, ее темп сводит с ума.

Знаю, что Кэндис давно повесила трубку. Я проверил, но не сказал Эмелии. Ей не нужно знать, она просто должна доверять мне.