Мой парень - псих

— Ты что, разрешил Пэту купаться с Эмили в океане? — набрасывается на него Вероника, и по тому, как произносится мое имя, понятно, что она боится оставлять дочку наедине со мной — считает, что я могу причинить какой-то вред ее ребенку.

Это несправедливо, тем более что Эмили начала плакать, только когда услышала вопли Вероники; это сама Вероника расстроила собственную дочь.

— Что ты с ней сделал? — поворачивается ко мне Ронни.

— Ничего, — отвечаю. — Мы просто купались.

— А ты что делал? — продолжает упрекать она Ронни.

— Я, наверное, заснул и…

— Господи боже, Ронни! Ты оставил Эмили одну с ним?

Вероника особо выделяет это «с ним», Эмили плачет, Ронни обвиняет меня в том, что я сделал что-то нехорошее с его дочерью, солнце обжигает мою грудь и спину, Тиффани смотрит — я вдруг понимаю, что сейчас взорвусь. Чувствую, как неминуемо приближается приступ, и, пока я еще контролирую себя, делаю единственное, что приходит в голову: бегу, бегу по пляжу прочь от Вероники, от Ронни, от Эмили, от всех этих криков и обвинений. Я бегу во весь дух и вдруг осознаю, что теперь плачу сам — наверное, потому, что я всего лишь купался с Эмили, и это было так замечательно, я старался быть хорошим и думал, что в самом деле получается, и вот я подвел своего лучшего друга, а Вероника накричала на меня, хотя я этого вовсе не заслуживаю, и сколько еще будет идти это чертово кино, и сколько мне еще совершенствоваться…

Меня обгоняет Тиффани.

Она проносится мимо как метеор.

Внезапно все теряет значение, кроме одного: я должен оставить ее позади.

Бегу еще быстрее, и вскоре мне удается поравняться с ней. Она тоже прибавляет скорость, и какое-то время мы бежим бок о бок, но потом я переключаюсь на такую передачу, какой у женщин нет, и выхожу вперед. Минуту или две я бегу на этой своей мужской скорости, а потом замедляюсь и позволяю Тиффани нагнать себя. И долго еще мы неторопливо бежим вдоль пляжа, не говоря ни слова.

Проходит, наверное, час, прежде чем мы направляемся обратно, и еще час, прежде чем на горизонте показывается зонтик Ронни и Вероники. Не добегая до них, Тиффани резко сворачивает и ныряет в океан.

Я следую за ней — прямо в волны; после долгого бега прохладная соленая вода действует освежающе. Очень скоро ноги перестают доставать до дна, и голова Тиффани качается на волнах, которые уже почти улеглись. Ее лицо немного загорело, волосы свисают длинными мокрыми прядями, а на носу проступили веснушки; еще утром я их не видел.

Плыву к ней. Волна поднимает, опускает меня, и наши лица вдруг оказываются близко-близко. Какое-то мгновение мне кажется, что передо мной Никки, и я боюсь, как бы мы не поцеловались ненароком, но прежде, чем это могло бы произойти, Тиффани отплывает на пару футов. Я чувствую облегчение.

Она высовывает пальцы ног из воды и покачивается на волнах, повернувшись к горизонту.

Я тоже ложусь на спину, глядя вдаль, туда, где вода смыкается с небом. Долгое время мы просто лежим рядом, не говоря ни слова.

Когда возвращаемся к нашему покрывалу, Эмили спит, засунув кулачок в рот, а Ронни и Вероника лежат в тени, взявшись за руки. Щурясь, они поднимают на нас глаза и улыбаются так, словно ничего не произошло.

— Как пробежались? — спрашивает Ронни.

— Мы хотим домой. Сейчас, — говорит Тиффани.

— Да ну. — Ронни садится. — Мы ведь даже еще не поели. Пэт, ты правда хочешь домой?

Вероника молчит.

Смотрю на небо. Ни облачка. Сплошная синева.

— Да, хочу.

Мы все загружаемся в машину и едем обратно в Коллинзвуд.

Полный улей зеленых пчел

— А-а-а-а-а!

Я резко поднимаюсь, сердце бешено колотится. Сумев наконец сфокусировать взгляд, вижу, что у моей кровати, подняв руки, стоит отец. На нем зеленая футболка Макнабба, пятого номера.

— А-а-а-а-а! — продолжает кричать папа, пока я не встаю и не вторю ему:

— А-а-а-а-а!

— И! Г! Л! З! Иглз! — скандируем мы, показывая буквы руками и ногами.

А потом, вместо того чтобы сказать «доброе утро» или еще что-нибудь, он просто выскакивает из моей комнаты.

Я смотрю на часы: 5:59. Матч начинается в час. Я обещал присоединиться к Джейку в десять утра, чтобы выпить пива перед игрой, так что остается два часа на тренировку и час на пробежку. Поэтому я тут же берусь за штангу, а ровно в восемь Тиффани ждет на улице, как и говорила.

Мы пробегаем меньше, чем обычно, — всего шесть или семь миль.

Приняв душ, я надеваю баскеттовскую футболку и прошу маму подбросить меня до станции метро, но она качает головой:

— Водитель тебя уже ждет.

Мама целует меня на прощание в щеку и дает немного денег.

— Желаю хорошо провести время. Присмотри за братом, чтобы не слишком напивался.

Выйдя на улицу, вижу папин седан; двигатель включен. Я забираюсь в машину.

— Пап, ты решил поехать на матч?

— Хотелось бы, — отзывается он, и мы отъезжаем от дома.

На самом деле мой отец сам запретил себе ходить на матчи «Иглз» и до сих пор следует этому зароку. В начале восьмидесятых папа подрался с фанатом «Даллас ковбойз», который посмел забраться на семисотый ярус стадиона «Вет»,[9] где дешевые места и куда садились только самые преданные фанаты «Иглз».