Мой отец видел Богов (СИ)

— А потом, когда я понял, что я — дурак, и что любовь заключается далеко не в страсти, а в преданности, искренности и понимании, то было, кажется, поздно. Так много лет я просил у твоей матери прощения.

— Вот почему вы не спали вместе, — вспомнила я. — Вот что означали ваши ссоры… Но вы никогда мне ничего не говорили!

Отец улыбнулся:

— Мы очень сильно любили тебя. Можно ошибиться с выбором партнера, но нельзя ошибиться с выбором собственного ребенка. Потому что детей не выбирают, — Арне помолчал. Я была зла на него, я ревела из-за боли, которую он причинил матери. — Как можно простить такое, да? В тот день, когда я вернулся в дом, Хельга разрешила жить мне здесь только ради тебя. Она не хотела, чтобы из-за ее боли страдала и ты. В твоих глазах я был хорошим отцом, славным моряком и прекрасным другом. Я многому учил тебя, а ты, что удивительно, учила и меня тоже.

— Но это вранье. Как можно простить это? — слезы не останавливались.

— Никак нельзя. Твоя мать сказала, что мы обязательно разведемся, когда ты станешь взрослой. Не скажем тебе правду, а просто разойдемся, как в море корабли, чтобы никому не доставать хлопот. У меня было так мало времени, чтобы выпросить у нее прощение. И не знаю, простила ли она меня или все еще злится. Но я правда очень сильно виноват перед ней и перед тобой, — Арне встал, подошел ко мне и взял мои руки в свои. Я хотела вырваться, но он неожиданно встал на колени и коснулся обветренными губами моих пальцев. — Я прошу, чтобы ты не простила меня, но приняла это, как есть. Я здесь не потому, что мне комфортно, а потому что я люблю вас. И до самого последнего часа я буду расплачиваться за свою ошибку. Мне стыдно за все, что я сказал и сделал тогда.

Я попыталась вырваться, но он уткнулся лбом в мои руки:

— Я хотел быть героем и Богом в твоих глазах, но, прости, что оказался простым человеком со своими грехами.

— Нет, пусти, я… Я хочу уехать, — мне удалось высвободить руки.

— Прошу, когда я умру, не оставляй мать.

— Довольно!

Я вылетела из гостиной. Мать и Кай подбежали ко мне. Но меня было невозможно остановить.

— Собираем вещи, мы поедем завтра утром домой.

— А как же твой отец, Герда? — Кай попытался поймать мою руку, но я вырвалась.

— Мой отец лжец. Ты был прав, Йон, кто-то здесь врал.

Йон округлил глаза и замотал головой:

— Дедушка не врал, я тоже видел Богов.

Эти Боги сидели у меня в печёнках.

— Собираем вещи, завтра поедем домой.

В доме ничего не изменилось. На улице поднялся сильный ветер, полил дождь. Весна оказалась ненормальной. Пока я шла в комнату, я представила, что пришлось пережить матери, когда она узнала это. Представила, чего стоило ей простить отца и снова лечь с ним в одну постель. Теперь все ее тревоги по поводу меня стали объяснимы. Мне стало страшно и жаль ее.

Я подумала, что этому человеку я хотела отдать половину своей жизни и вступиться в битву со смертью. Вдруг черное стало белым, а белое — черным. Все перемешалось.

Так глупо. Так наивно.

Арне сидел в шапке и свитере, потому что в последнее время стал замерзать.

Вещи полетели в мой чемодан. До самого вечера я не произнесла ни слова. Кай не стал вмешиваться, понимая, что в этой ситуации лучше принять все, как есть. Он пытался говорить о том, что самое главное — принять ошибку и раскаяться. Сказал, что все мы не идеальны. Но у меня в голове стучало только одно: отец врал мне.

Весь этот день он провел в полном здравии. Я осознала, что даже элементарная вещь, как Боги и смерть — была очередной мерзкой ложью.

Мой отец был моим всем. Даже мое первое слово было «папа». Он стал моей душой. Моими мыслями. Моим сердцем.

Вечером мать зашла в мою комнату.

— Отец лежит на диване, — сказала она. — Йон и Кай, кажется, смотрят с ним сказки.

— Я рада, — пробормотала я, откинувшись на кровать. — Объясни, как так можно? Насколько прочным должен быть твой бронежилет, чтобы вытерпеть такое?

Теперь слова матери об изменах приобрели глубинный смысл.

— Потому что мы всегда ищем хороших людей, но никто из нас не застрахован от ошибки. Ты спросила тогда, жалею ли я, что сошлась с отцом. Я отвечу тебе на этот вопрос.

Я повернула голову и посмотрела на мать, которая села на край моей кровати:

— Не жалею, потому что у нас появилась ты. Однажды я вела себя, как и ты сейчас, когда узнала о его поступке. Мне было стыдно, что я бросила карьеру и выбрала семью. Но знаешь, наверное, я — большая дура, раз радуюсь тому, что у меня есть не деньги и положение в обществе, а маленькая Герда.

Я закрыла лицо руками, пытаясь сдержаться.

— У каждого в этом мире свое счастье. И, может, ты будешь радоваться большому дому, а может будешь наслаждаться маленьким пространством. Уметь видеть большое в маленьком и огромное в большом — истинное счастье. Оно похоже на то, словно ты видишь Богов.

И мать просияла. В тусклом свете лампы я увидела женщину в годах, которая искренне радовалась тому, что я была какая-то незначительная. Женщину, которая простила и приняла все на себя.