Мой мир

Большим ударом для меня стала в 1994 году смерть моего дорогого друга детства Эмилио Кохи. Он был удивительным человеком. Мы дружили много лет. Мальчишками вместе играли в футбол и увлекались музыкой. Большое место в жизни Эмилио занимал хор Россини в Модене — группа любителей пения, выступавшая в концертах. Это замечательный хор — он как бы символизирует вечную любовь итальянцев к традиционному пению. Когда у меня выдавалось время, я пел вместе с ними. Эмилио был одним из самых активных хористов.

По профессии Эмилио был парикмахером. Если бы было можно, я никому, кроме него, не позволил бы касаться своих волос. Но Эмилио больше чем просто парикмахер — он был моим близким другом. Он был центром жизни Модены. Адуа называла его Фигаро из Модены. В городе его интересовала жизнь каждой семьи, и он всегда знал, что где происходит. У него были сотни друзей, и все его любили. Он был из тех людей, которые мне нравятся, — всегда живой и жизнерадостный. Как и Тибор, он был еще одна пэпэ — «положительная персона».

Когда у него обнаружили рак, он оставался веселым — даже когда каждому стало ясно (уверен, что и ему тоже), что он долго не протянет. Некоторые мои чувства сродни эгоизму. Я не мог смириться с мыслью, что мой старый друг умирает, и все время думал о нем. Он был частью моей юности, важным звеном, связывающим меня с обычной, неоперной, частной жизнью.

Всякий раз, возвращаясь в Модену с гастролей за границей, я обязательно заскакивал в его парикмахерскую, чтобы поздороваться и узнать новости. Если в мое отсутствие случалось что-то интересное, Эмилио обязательно знал об этом. Я же после выступлений в Пекине или аудиенции у английской королевы заходил к Эмилио в парикмахерскую или домой и опять чувствовал себя обыкновенным человеком. Мне очень плохо без него, и я сочувствую его жене и семье, всем, кто любил Эмилио.

В последний год его жизни, даже беспокоясь о состоянии его здоровья, я взял за правило не звонить ему чаще обычного, как делал всегда, когда уезжал из Модены: мне не хотелось, чтобы он догадался, что мне все известно. Ему не было и шестидесяти лет, и для всех, кто его знал, это был жестокий удар. Нам его будет очень не хватать.

Не успели мы, оправиться от страхов, связанных с операцией Джулианы, как предстояла операция моей матери. Она долгое время страдала от артрита, и в конце концов ей стало так плохо, что она решилась оперировать колено. Осмотрев ее, врачи решили, что самое лучшее — оперировать сразу оба колена, что не так просто для пожилой женщины. Это было новым переживанием для меня: еще одна операция в нашей семье. Может быть, другие относятся к операциям иначе, но меня они ужасают.

Как и в случае с Джулианой, операция у мамы прошла успешно. После курса специальных процедур она уже ходит. Джулиана использовала свое знание физиотерапии и много занималась с бабушкой. В первые месяцы после операции на прогулках ей всегда помогал мой отец Фернандо. Мама ходит с палочкой, и уже хорошо, к ней вернулись ее юмор и жизнерадостность. Она, конечно, не такая подвижная, как отец, хотя он и старше ее. Маму ужасно раздражает возраст, но еще больше она негодует из-за того, что ее восьмидесятидвухлетний муж не желает стареть.

Наконец пришлось прооперировать колено и мне. Оно беспокоило меня уже несколько лет. Ситуация становилась все хуже и хуже — мне стало трудно ходить. Дошло до того, что я с трудом выходил на сцену. В 1994 году мне все-таки пришлось дать согласие на операцию. Теперь я двигаюсь по сцене с непривычной легкостью. Надеюсь скоро опять играть в теннис. Но даже если и не буду в него играть, выступать в опере я все еще могу.

Глава 10: ТЕЛЕВИДЕНИЕ, КИНО И ДРУГИЕ ИГРЫ

Когда я начал выступать с концертами, мой творческий диапазон расширился. Телевидение расширило его еще больше. Первым крупным телепроектом стала «Богема», которую Пи-би-эс транслировала из «Метрополитэн-Опера» в 1977 году. Я испытал тогда удивительное чувство: казалось просто невероятным, что я пел в своей любимой опере не для нескольких тысяч зрителей в зале театра, а для многих миллионов по всей стране.

Вскоре я принял участие в рождественском концерте, проходившем в соборе Монреаля. Концерт был записан той же телекомпанией, и на протяжении нескольких лет под каждое Рождество его показывали на экране. На телевидении было записано еще несколько моих выступлений, участвовал я и в ток-шоу. Вскоре друзья стали надо мной подтрунивать, говоря, что я слишком часто, особенно для оперного певца, появляюсь на телеэкране и могу просто надоесть зрителям. Даже Рудольф Бинг из «Метрополитэн-Опера» высказался неодобрительно — что-то вроде того, что мое лицо на экране ему уже приелось.