Мой милый жандарм

– Я в восхищении! – легко преодолев робкое сопротивление, он мимолетно коснулся губами тонкого девичьего запястья. – Не желаете поступить на службу в наш банк? Протекцию составлю лично, и оклад положим достойный, в обиде не останетесь.

Анна, чуть помешкав, неуверенно кивнула.

– Я подумаю над вашим предложением… – и едко добавила: – Если на каторгу не сошлют.

У меня отчего-то защемило на сердце. Неожиданно вспомнилось, что один из судейских женат на племяннице Фрол Семеновича. Этот казус явно некстати, – не на шутку встревожился я.

– Охолони малость! – бесцеремонно отодвинув юриста в сторону, пробасил купец Севастьянов. – Я вам, милая барышня, как на духу скажу: более преданного товарища вы отныне не сыщите, сколь не старайтесь. Дозвольте отблагодарить вас со всей сердешной щедростью… – вытащив пухлый портмоне тисненой кожи, он деловито уточнил: – Вы как предпочитаете: чеком иль наличными?

– Оставьте! – она безразлично махнула рукой. – Мне ваши деньги здесь без нужды, отдайте их лучше в сиротский приют.

Я вновь отметил удивительную странность в ее словах: отчего-то казалось, что она прибыла ненадолго погостить и вскоре отправится восвояси. Что-то было в ней не от мира сего.

– Богоугодное деяние, – одобрил священник, высунувшись из-за могучей купеческой спины. – Господь ведал, кому чудо являть.

По публике пробежал недовольный шепоток. Прислушавшись, я уловил: прокурор судейской палаты, внезапно занедужив, прислал нарочным записку и просит перенести слушание дела о налетчиках на следующий четверг. Ну что ж, значит не судьба понаблюдать со стороны за молодчиками, – вздохнул я. Пора возвращаться в охранное отделение.

Одернув брюки, я разгладил шляпу и… И остался сидеть на месте. Пропади оно пропадом, но пока не узнаю, чем закончится дело, с места не сдвинусь. Тем более, что ждать осталось недолго. Илья Тимофеевич, пошептавшись о чем-то с членами коллегии, жестом пригласил Анну на арестантскую скамью – прибыл свидетель.

– Ваше имя? – обратился к нему председатель.

– Пфейфер Герман Иосифович, – степенно, скучным голосом ответил свидетель.

Держался он с достоинством, не робея перед коллегией. Чувствовалось, что внимание публики и официальная атмосфера суда ему не в диковинку.

– Звание?

– Купец второй гильдии.

– Какой губернии, уезда?

– Московские мы, испокон веков.

– Веры какой?

– Православной.

Свидетель размашисто перекрестился.

– Род занятий?

– Содержу питейное заведение.

– Судились прежде?

– Бог миловал, – с вызовом в голосе ответил свидетель.

Одной рукой придерживая золотой крест на груди, путаясь в полах тщательно отутюженной рясы, к нему приблизился старичок священник.

– Подними правую руку, сын мой, и повторяй за мной… Клянусь всемогущим богом, пред святым его Евангелием и животворящим крестом господним, говорить по делу истинную правду, не притворствуя, не оскверняя лжой заведомой…

Послушно повторив за священником присягу, свидетель торопливо смахнул мизинцем капельку пота, выступившую на виске.

– Что вы можете сказать по делу? – спросил председатель.

Питейщик манерно пожал плечами.

– В заведении моем она появилась аккурат за три дня до события. Вела себя скромно, к посетителям не приставала. Публика у нас собирается почтенная и непотребства излишние нам ни к чему. Девицу эту подкармливали изредка из сердобольности, но она, неблагодарная, в тот вечер… – выдержав долгую паузу, он горько вздохнул. – Так вот, в тот вечер она тайком стащила бокал вина у отставного штабс-ротмистра, нашего постоянного клиента, и впала в буйство. Челядь пыталась ее урезонить, но она лишь мычала в ответ, да руками размахивала рьяно… Сервиз гжельского фарфора едва не разбила! – с печалью в голосе известил он. Приосанившись, продолжил: – Тут, по случаю, заглянул на огонек околоточный наш, Фрол Семенович. Уж увещевал он ее со всей лаской и обхождением, но она как с цепи сорвалась, разве что не лаяла… – довольно хохотнув собственной шутке, свидетель добавил нотку трагичности в голос. – А потом ка-ак схватит бутыль вина хлебного, что особой партией со Смирновского завода поставлена, и Фрол Семеновичу по макушке хрясть!

– Бутыль разбилась? – уточнил председатель.

– Вдребезги, едва початая была, – чуть было не пустил слезу питейщик. – Двойной очистки, двести рублей за партию плачено.

– Ну а дальше?

– А что дальше… Я скрутил ее и телефонировал на участок. Сдал на руки прибывшему наряду и дальнейшая ее судьба мне не известна… – помолчав минуту, он развел руками: – Более ничего по делу сказать не имею.

Публика притихла в томительном волнении – судьба обвиняемой повисла на волоске. Такие показания ничем не прошибешь, будь ты семи пядей во лбу. Но Аннушка, к моему удивлению, вела себя до странности беспечно.

Хватит! – рассердившись, одернул я себя. Что-то ты, друг любезный, чересчур неровно дышишь к ней. Так и голову недолго потерять. Больше никаких Аннушек. Как была девицей, пусть ею и остается.

– Начинайте допрос, Анна Васильевна, – мягко предложил председатель.

Свидетель вздрогнул от неожиданности. Чудесного исцеления некогда немой бродяжки он не ожидал.