Мой мастер

Лариска уходит. Кира остается одна. Надевает драгоценности. Выходит на середину сцены. Объявляет тоном конферансье: «Выступает лауреат всемирного, всеевропейского, всесоюзного конкурсов пианистов Кира Алешина! Шопен, „Экспромт-фантазия“!» Садится за рояль. Раздается звонок в дверь. Кира встает, отпирает. Входит десятилетняя сестренка Наташка. Наташка снимает пальто, шапку и все это не вешает на вешалку, а бросает прямо на пол. Кира поднимает за ней.

Наташка. Я должна равняться на Федора Федоровича Озмиттеля.

Кира. Кто это такой?

Наташка. Герой-пограничник. Нас водили в Музей пограничных войск.

Кира. А как ты собираешься равняться?

Наташка. Не знаю. Нам не объясняли.

Кира. Пойдем, я тебя покормлю.

Наташка. Только не пельмени.

Кира усаживает сестру, даст ей поесть. Садится напротив.

Кира. Наташа, а как ты думаешь, я ничего?

Наташка. На характер или на красоту?

Кира. На красоту.

Наташка (подумав). Хорошо, но чего-то не хватает.

Кира. Лучше, когда плохо, но что-то есть.

Наташка. У тебя очень красивые волосы. К тебе просто надо привыкнуть.

Кира. А ты себе нравишься?

Наташка. Очень, очень. Я прямо как принцесса. У меня к тебе просьба. Обещай, что выполнишь.

Кира. Смотря какая просьба.

Наташка. Дай мне рубль.

Кира. Зачем?

Наташка. Я пойду в кино. И там выпью лимонаду и куплю мороженое.

Кира протягивает деньги.

Наташка (берет рубль). Я так рада, что ты меня понимаешь. Я так боялась, что ты меня не поймешь.

Кира. А чего тут не понять-то…

Задумывается.

Класс. Игнатий играет. Смотрит на часы. Появляется Нисневич. Игнатий поражен. Глядят друг на друга довольно долго.

Нисневич. Не ожидал?

Игнатий. Отчего же? Я тебя ждал.

Нисневич. Сегодня?

Игнатий. Нет. Вообще. Когда-нибудь.

Нисневич. Ты знаешь, зачем я пришел? Отдать долг.

Игнатий. Разве ты мне должен?

Нисневич. Да. Помнишь, ты сломал руку и я занял твое место?

Игнатий. Не ты бы, так другой бы занял.

Нисневич. Пусть бы другой, но не я. Так вот. Я тогда занял твое место, а теперь ты займи мое.

Игнатий. А ты куда? На мое?

Нисневич. Я? На новый виток. Вверх по спирали. На повышение.

Игнатий. Какое может быть повышение у первой скрипки?

Пауза.

Нисневич. Я сказал дирижеру, что ты — самый талантливый из нашего выпуска. Но просто выпал из воза. Нереализованный человек. Черт знает что… Даже старые чайники, и те собирают в металлолом и переплавляют их в самолет. А люди остаются нереализованными, ветшают и пропадают. Это бесхозяйственно, в конце концов. Драма для личности и бесхозяйственно в общественном масштабе.

Пауза.

Нисневич. Почему ты молчишь?

Игнатий. А я вот думаю: что лучше — чайник или самолет? Чайник каждый день нужен по нескольку раз. Чай вскипятить. А самолет раз в год. В отпуск слетать.

Нисневич. Не понял.

Игнатий. Я, наверное, чего-то не секу. Но вот в книгах пишут и по телевизору показывают, что положительный герой начинает жить новую жизнь. А по-моему, надо не новую начинать, а жить старую. Работать на старой работе, дружить со старыми друзьями, спать со старой женой. Как говорит один мой пьющий друг: «Никогда хорошо не жили, нечего и начинать».

Нисневич достает фляжку с коньяком и две металлические рюмочки. Разливает.

Игнатий. Мне нельзя. У меня язва.

Нисневич. Пьющие люди отличаются от нас, непьющих, тем, что у них дряблая воля. Им лень что-то менять.

Игнатий. Вот и мне лень. Если что-то менять, то надо менять в себе, а не вовне. А в сорок лет себя не поменяешь.

Нисневич. Обижен?

Игнатий. Почему обижен? Мне действительно хорошо. Я так живу.

Нисневич. Значит, отказываешься?

Игнатий. Считай, что так…

Нисневич. Ну нет… Этого я тебе не позволю. Я тебе должен, так что считай, что дело мое, а не твое.

Игнатий. Все-таки немножечко и мое…

Нисневич дружески толкает Игнатия в плечо. Игнатий, в свою очередь, толкает Нисневича, да так сильно, что тот падает. Возникает неловкая пауза.