Мой любимый размер

- Я не думаю...- Катя упрямо насупившись смотрит на нас с Егоровым, прижав к себе племянника, словно боясь, что его у нее заберут. Она готова сражаться, я вижу это по двигающимся скулам, по решительному взгляду.

- Я сказала, исчезни.

 Меня саму корежит от того, что я себя веду, как... Как Тагир Ромуальдович. Тигруля старший  пророс в меня больше, чем я думала и желала. Пустил корни и меня это не злит, а скорее возбуждает. Я чувствую себя сильной и слабой одновременно. Впервые в жизни я наконец поняла, что значит жить. С кем поведешься, от того и наберешься. И тут появился он. Снова, словно ждал, чтобы снова испортить мне жизнь. Чертов Егоров, но почему мне так сейчас хочется прижаться к нему? Почему кажется, что если он обнимет меня, уткнется мне лицом в грудь, я провалюсь во временную яму и смогу наконец –то быть счастлива не суррогатно, а по – настоящему?

Я смотрю на моего Ваську и не могу понять. Почему он до сих пор не сделал попытки дотронуться до меня, за что так мучает? И  только сейчас замечаю мертвенную бледность заливающую родное лицо, и темная щетина на щеках кажется нарисованной.

- Прогонишь. А знаешь, ты ведь будешь права. Я тварь. Столько лет я даже не делал попыток найти вас. И то, что меня обманули не может оправдать того, что мы упустили. Того, что потеряли. Того, что я промохал, живя, как в бреду.

- Егоров, с тобой все в порядке? – спрашиваю, не понимая, не слыша его слов, произнесенных заплетающимся языком. Смотрю на сильную мужскую руку, которой Васька сжимает свою грудь в районе сердца. И понимаю, что он не настолько пьян, чтобы вдруг начать заваливаться на пол, как манекен, не сводя с меня остановившегося взгляда.

- Я скучал, Светка. Я так скучал,- шепчет он бескровными губами.- Ты прости меня, девочка. Нет, не прощай. Ни за что не прощай. Потому что...

- Васька, только не снова, ты не можешь меня снова бросить, сука. Не можешь. Гад,- рыдаю я, раздирая на груди самого любимого мужчины на свете, рубаху. Подчиняюсь какому-то первобытному наитию.  Раз – два – три, вдох, несколько ритмичных нажатий на грудь, украшенную странной татуировкой, изображающей горного барса, оскалившего пасть.

Барс. Барс. Барс.  Черт, я не могу ухватить мысль, продолжая сумасшедше жать на грудь и  вдыхать в посиневшие любимые губы свою жизнь.

- Катя,- ору, сдирая глотку,- умоляю, помоги. Вызови скорую

И я знаю, счет идет на минуты. И если я не сделаю хоть что – то. То потеряю своего Ваську уже навсегда.

 Моя сестра появляется словно тень, я знаю, она сделала все возможное.

- Васятку я закрыла в комнате. Незачем ему стресс. Скорая приедет не скоро, вот такой вот каламбур,- усмехается сестра, не сводя глаз с уже не дышащего Егорова. Она ненавидит его, я знаю. И сейчас борется со своими демонами. - Если ты сейчас не примешь решение – он просто сдохнет. Не скажу, что я буду очень расстроена. Но мать твою, я тогда просто перестану быть человеком и меня это жутко пугает.

- Дай мне телефон,- шепчу, понимая, что точно сейчас загоняю себя в петлю, из которой сбежать не смогу никогда. И это станет моей вечной клеткой, сладким ядом  и горьким пожизненным заключением.

Он отвечает сразу. Даже не дав мне передышки. Один гудок, и я слышу хриплый властный голос. Я просто не могу соскочить уже.

- Помоги мне,- шепчу, хотя хочется орать во всю глотку.- Спаси.

Он приедет скоро. Очень скоро и заберет причитающееся. Страшно? Я уже и не знаю. Вдруг осознаю, что я отдам ему свою душу с каким – то мазохистским удовольствием.  Он заберет ее уже сегодня, на новой кровати, стоящей в моей благочестивой спальне. Он заберет у меня все, в обмен на жизнь предателя лежащего у моих ног. И я готова.

***********

Тагир не торопился. Знал, что на заднем сиденье везет почти  труп почти генерала. Этот ублюдок уже даже не хрипел. Тишину в салоне машины, казалось, можно резать. Настолько плотным был чертов воздух.

Беросов глянул в зеркало заднего вида на своего врага. Что –то всколыхнулось в душе. Такое черное, невесомое, прозрачно - тонкое, похожее на запыленную паутину. Прошлое запустило свои щупальца в сердце, в глаза, в мозг. Рубашка на груди полкана разорвалась, обнажая синеву оскаленной пасти набитого барса. Наколка чуть подрагивала от поверхностного дыхания. Точнее остатков воздуха выходящих из легких умирающего. У него тоже была такая. Оскаленный «Барс».

- Мать твою, мент,- прорычал Барс, разрывая чертово пространство.- Сука.

Тагир вдавил педаль газа в пол. Колеса взревели, оставляя выжженные на асфальте следы протектора.

Улицы слились в одну бесконечную черную линию, он не видел ничего вокруг. Ничего, как тогда, в горах. Тогда умирал он – Тагир Беросов, разглядывая грозовое небо безучастными гаснущими глазами. Слушал отрывистые приказы командира, и знал, что подыхает. Чьи –то руки рвали тельник на его груди, от боли вспыхивали салюты в покрытом тучами тяжелом небе. Он сжимал зубы и не издавал ни звука. Чтобы не опозориться. Не дать слабости вырваться наружу.